| Первый шаг к дружбе |
 | |
| Папуасское селение на берегу Маклая |
Пройдя некоторое расстояние по тропинке вглубь леса, Миклухо-Маклай неожиданно попал прямо в деревню папуасов. Она показалась ему очень опрятной и приветливой.
Правда, в деревне не было ни единой живой души, хотя повсюду и виднелись следы недавно покинувших ее обитателей.
Вскоре послышался шорох, и будто из-под земли вырос человек. Поглядев секунду в сторону пришельца, папуас стремглав кинулся в кусты. Миклухо-Маклай пустился за ним, размахивая красной тряпкой и знаками стараясь остановить туземца.
Наконец, ему это удалось. Николай Николаевич медленно подошел к папуасу и молча подал ему красную тряпку, которую тот принял с удовольствием, тут же повязав ее себе на голову.
Так состоялся первый контакт ученого с местным населением. Обращает на себя внимание тот факт, что с первых же шагов Миклухо-Маклай стал проявлять уважение к незнакомым туземцам, видя в них таких же, как и он, людей.
Вот как он описывает своего первого папуасского друга: «Хорошо сложен, с достаточно развитой мускулатурой. Выражение лица первого моего знакомца показалось мне довольно симпатичным; я почему-то подумал, что он будет меня слушаться, взял его за руку и… привел его обратно в деревню».
Постепенно, один за другим, жители селения стали показываться из-за деревьев и кустов; молча и зорко следили за действиями незнакомца. Спокойно и терпеливо брал Николай Николаевич каждого за руку и подводил к общему кругу, тут же одаривая их разными мелочами — бусами, гвоздями, рыболовными крючками и полосками красной материи.
В итоге, когда Миклухо-Маклай возвращался на корабль, до берега его уже провожала целая толпа местных жителей, неся, в свою очередь, подарки гостям: кокосы, бананы, поросят и пр. Итак, первый шаг к дружбе и взаимопониманию был сделан...
Когда на следующий день Миклухо-Маклай снова отправился в знакомую деревню, его первый знакомый, папуас Туй, и несколько других, не прячась, вышли навстречу. Решив подольше остаться на острове, ученый обошел окрестности в поисках места для постройки своего будущего жилища.
Вскоре плотники корвета начали строить хижину, на что ушло несколько дней. К завершению строительства на берег были перевезены все необходимые Николаю Николаевичу вещи. В конце сентября корабль ушел, и Миклухо-Маклай вместе со своими двумя слугами — полинезийцем и шведским моряком — остался среди чужого народа и чуждой природы...
| Недоверие аборигенов |
 | |
| Противный ветер. По дороге в деревню Рай. 5 августа 1876 г. | |
 | |
| Телум, сделанное из дерева обрядовое изображение. Деревня Бонгу 1877 г. |
Несмотря на успех первой встречи, поначалу все шло не очень гладко. Как только корабль исчез на горизонте, к ученому нахлынули толпы папуасов.
Их интересовало, вернется ли корвет, надолго ли здесь останется белый человек и т. д. При этом аборигены выразили недовольство тем, что чужеземец поселился по соседству с деревней.
Во время общения мужчины не расставались с оружием, а когда Миклухо-Маклай не пустил гостей в свою хижину, некоторые даже стали грозить ему своими копьями.
Но все обошлось — возможно, потому, что ученый сразу же понял, что его сила должна заключаться в спокойствии и терпении. Именно поэтому он преднамеренно оставлял револьвер дома во время своих посещений папуасских деревень.
Рисковал ли Николай Николаевич? Бесспорно. Бывали сложные ситуации, когда, при наличии оружия, Николай Николаевич не преминул бы им воспользоваться. Но привело бы это к успеху? Вряд ли. Скорее, вызвало бы вражду туземцев с трагическим для ученого исходом...
Показателен в этом смысле один случай. Находясь в одной из деревень, Миклухо-Миклай столкнулся с явными проявлениями враждебности. Оружия у него, как обычно, с собой не было. Поняв, что завязать диалог не удается, ученый не нашел ничего лучшего, как… улечься спать прямо посреди недружелюбной деревни.
И это не было безумством. Исследователь рассуждал так: «Если уж суждено быть убитым, то все равно, будет ли это стоя, сидя, лежа на циновке или же во сне». Когда он начал устраиваться отдыхать, удивленные туземцы стали в некотором отдалении полукругом, наблюдая, что же будет дальше. А дальше…
Николай Николаевич проспал часа два, — а когда проснулся, то увидел рядом нескольких туземцев. Они разговаривали вполголоса, чтобы не разбудить, были без оружия и смотрели на незваного гостя уже не так угрюмо.
Дальнейшая жизнь на острове показала правильность выбранной тактики поведения. Впрочем, Миклухо-Маклаю потребовалось еще немало терпения и такта в обращении с папуасами, — слишком велико было их начальное недоверие. Достаточно сказать, что в продолжение первых пяти месяцев общения они не решались даже показать своих жен и детей: те убегали и прятались при приближении странного белого пришельца...
Но, благодаря доброте, терпению и настойчивости ученому, в конце концов, удалось преодолеть недоверие аборигенов. В значительной мере этому способствовало и стремление Миклухо-Маклая как можно быстрее изучить папуасский язык. С первого дня пребывания на острове Николай Николаевич носил постоянно в кармане записную книжку, куда при каждом удобном случае записывал местные слова...
Не следует думать, что жизнь Николая Николаевича ограничивалась научной работой, а о его быте полностью заботились слуги. Вскоре оба помощника слегли с лихорадкой; Миклухо-Маклаю пришлось не только быть врачом — лечить больных и ухаживать за ними, но и выполнять функции повара и вообще «домохозяйки»: готовить пищу для троих, носить воду, рубить дрова...
«Утром я зоолог-естествоиспытатель; затем, если люди больны, повар, врач, аптекарь, маляр, портной и даже прачка и т. д. Одним словом, на все руки, и всем рукам дела много», — замечает Николай Николаевич. Домашние хлопоты чередовались с метеорологическими и другими наблюдениями. А еще надо было принимать визиты папуасов, терпеливо общаться с гостями...
Вскоре лихорадка настигла и самого путешественника; ее приступы уже не покидали Миклухо-Маклая во все время его пребывания на Новой Гвинее. Болезнь, сопровождавшаяся бредом и сильным опуханием лица, шеи, рук, очень ослабляла ученого, мешала выполнять необходимую работу.
Нездоровье усиливалось от сырости, вызванной ливневыми дождями, нередко пробивавшими крышу хижины. Тогда на рабочем столе Николая Николаевича бывал настоящий потоп, от которого приходилось спасать бумаги и книги. Кроме того, выводили из терпения муравьи, которые ползали по голове, забирались в бороду и очень больно кусались.
Их интересовало, вернется ли корвет, надолго ли здесь останется белый человек и т. д. При этом аборигены выразили недовольство тем, что чужеземец поселился по соседству с деревней.
Во время общения мужчины не расставались с оружием, а когда Миклухо-Маклай не пустил гостей в свою хижину, некоторые даже стали грозить ему своими копьями.
Но все обошлось — возможно, потому, что ученый сразу же понял, что его сила должна заключаться в спокойствии и терпении. Именно поэтому он преднамеренно оставлял револьвер дома во время своих посещений папуасских деревень.
Рисковал ли Николай Николаевич? Бесспорно. Бывали сложные ситуации, когда, при наличии оружия, Николай Николаевич не преминул бы им воспользоваться. Но привело бы это к успеху? Вряд ли. Скорее, вызвало бы вражду туземцев с трагическим для ученого исходом...
Показателен в этом смысле один случай. Находясь в одной из деревень, Миклухо-Миклай столкнулся с явными проявлениями враждебности. Оружия у него, как обычно, с собой не было. Поняв, что завязать диалог не удается, ученый не нашел ничего лучшего, как… улечься спать прямо посреди недружелюбной деревни.
И это не было безумством. Исследователь рассуждал так: «Если уж суждено быть убитым, то все равно, будет ли это стоя, сидя, лежа на циновке или же во сне». Когда он начал устраиваться отдыхать, удивленные туземцы стали в некотором отдалении полукругом, наблюдая, что же будет дальше. А дальше…
Николай Николаевич проспал часа два, — а когда проснулся, то увидел рядом нескольких туземцев. Они разговаривали вполголоса, чтобы не разбудить, были без оружия и смотрели на незваного гостя уже не так угрюмо.
Дальнейшая жизнь на острове показала правильность выбранной тактики поведения. Впрочем, Миклухо-Маклаю потребовалось еще немало терпения и такта в обращении с папуасами, — слишком велико было их начальное недоверие. Достаточно сказать, что в продолжение первых пяти месяцев общения они не решались даже показать своих жен и детей: те убегали и прятались при приближении странного белого пришельца...
Но, благодаря доброте, терпению и настойчивости ученому, в конце концов, удалось преодолеть недоверие аборигенов. В значительной мере этому способствовало и стремление Миклухо-Маклая как можно быстрее изучить папуасский язык. С первого дня пребывания на острове Николай Николаевич носил постоянно в кармане записную книжку, куда при каждом удобном случае записывал местные слова...
Не следует думать, что жизнь Николая Николаевича ограничивалась научной работой, а о его быте полностью заботились слуги. Вскоре оба помощника слегли с лихорадкой; Миклухо-Маклаю пришлось не только быть врачом — лечить больных и ухаживать за ними, но и выполнять функции повара и вообще «домохозяйки»: готовить пищу для троих, носить воду, рубить дрова...
«Утром я зоолог-естествоиспытатель; затем, если люди больны, повар, врач, аптекарь, маляр, портной и даже прачка и т. д. Одним словом, на все руки, и всем рукам дела много», — замечает Николай Николаевич. Домашние хлопоты чередовались с метеорологическими и другими наблюдениями. А еще надо было принимать визиты папуасов, терпеливо общаться с гостями...
Вскоре лихорадка настигла и самого путешественника; ее приступы уже не покидали Миклухо-Маклая во все время его пребывания на Новой Гвинее. Болезнь, сопровождавшаяся бредом и сильным опуханием лица, шеи, рук, очень ослабляла ученого, мешала выполнять необходимую работу.
Нездоровье усиливалось от сырости, вызванной ливневыми дождями, нередко пробивавшими крышу хижины. Тогда на рабочем столе Николая Николаевича бывал настоящий потоп, от которого приходилось спасать бумаги и книги. Кроме того, выводили из терпения муравьи, которые ползали по голове, забирались в бороду и очень больно кусались.
Свежие комментарии