«ДОРА», «КАРЛЫ» И «ТЯЖЕЛЫЙ ГУСТАВ»…

Николай СЕМЕНА (Крым)

О некоторых малоизвестных страницах истории обороны Севастополя.

По признанию командовавшего немецкой Крымской армией Э.Манштейна, которому за взятие (со второй попытки!) Севастополя А.Гитлер присвоил звание генерал-фельдмаршала, «в целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь».

По его свидетельству, под городом, не зря именуемом «самой неприступной крепостью в мире», «среди батарей большой мощности имелись пушечные батареи с системами калибра до 190 мм, а также несколько батарей гаубиц и мортир калибра 305, 350 и 420 мм. Кроме того, было два специальных орудия калибра 600 мм и знаменитая пушка «Дора» калибра 800 мм. Она была спроектирована для разрушения наиболее мощных сооружений линии Мажино, однако использовать ее там не пришлось. Это было чудо артиллерийской техники. Ствол имел длину порядка 30 метров, а лафет достигал высоты трехэтажного дома». Его история настолько уникальна, что стоит обобщить всю распорошенную информацию о ней и рассказать подробнее. В этом же ряду и история упоминаемых Э.Манштейном двух мортир калибра 600 мм, имевших кодовое название «Карл». Позиции этих сверхмощных орудий защищались особо — их окружали 5 специальных зенитных батарей, их безопасность берегла специальная авиация. Речь идет об артиллерийском оружии самого крупного из всех когда-либо применявшихся в боевых действиях калибра…

Проанализировав систему советской обороны после первой неудачи в декабре 1941 года, немцы пришли к выводу, что взломать ее можно только авиацией и значительным перевесом в артиллерии.

В конце подготовки к новому наступлению в начале лета 1942 года, по данным Э.Манштейна, на 35 километрах фронта у наступающих немцев было сосредоточено 1300 стволов, собранных в 208 батарей, то есть по 6 батарей на километр, что значительно превосходило возможности обороняющихся в Севастополе советских войск.

История с «Дорой» не лишена детективности. Один из лучших знатоков истории Севастополя, особенно истории военных столкновений на полуострове, офицер-артиллерист и военный журналист А. Лубянов, долго, несмотря на немецкие свидетельства и документы, не признавал факт участия «Доры» в борьбе за Севастополь, считая эту информацию «пропагандистской уткой». Под давлением фактов он, однако, публично согласился с тем, что «Дора» все же была развернута на огневой позиции в двух километрах к югу от Бахчисарая, но скрытно для наших войск. Основываясь на мемуарах советских командиров, ни один из которых ни словом не упомянул о стрельбе «Доры», он сомневался во всем. Он отрицал сам факт стрельбы из пушки-голиафа, противопоставляя немецким картам, фотографиям, дневникам с указанием точного времени и градусов поворота ствола, убийственный, с его точки зрения, аргумент — где следы от снарядов-монстров? Где воронки? Где донышки (весом до тонны!) снарядов, которые непременно были бы выброшены из земли и должны где-то валяться даже в том случае, если снаряд уходил в грунт на 30 метров и разрывался, образуя не воронку, а каплевидную полость диаметром около 3 метров, как утверждал другой авторитетный историк, научный сотрудник Музея героической обороны и освобождения Севастополя Д.Стогний. Отрицает факт стрельбы «Доры» по Севастополю и генерал-майор П.Моргунов в книге «Героический Севастополь».

Однако, исследовав весь комплекс фактов и доказательств, А.Лубянов уже в 1997 году опубликовал во флотской газете очерк «Огненный смерч при «Ловле осетра» (таким было кодовое название немецкой операции по взятию Севастополя), в котором детально рассмотрел итоги стрельбы «Доры» по Севастополю.

Детективность истории состоит в том, что советское командование просто прозевало появление «Карлов» под Севастополем, хотя в процессе обороны их снаряды сразу же были классифицированы артиллеристами именно как мортирные, а «Дору» прошляпило вообще. По некоторым данным, командование Севастопольского оборонительного района, как и Москва, поначалу вообще не верило в существование у немцев под Севастополем орудий такого класса, хотя командир 30-й батареи, несколько раз пораженной прямым попаданием из «Карла», Г. Александер докладывал, что по нему ведут огонь невиданным оружием. Только специальное фотографирование неразорвавшегося снаряда со стоящим рядом человеком (на обороте сделали надпись: «Рост человека 180 см, длина снаряда 240 см») убедило красных командиров в существовании орудий-монстров, после чего об этом сообщили в ставку. Что касается «Доры», то ни в ходе обороны, ни даже после нее советские военные и не искали ее следов. Видимо, потому, считает А. Лубянов, что какой-либо результативности ее стрельба не имела — из 48 снарядов (по 7 тонн каждый) более-менее близко к цели попали только 5 (разброс снарядов составлял иногда 500—700 метров!), да и те существенных разрушений не произвели. Даже Э.Манштейн признал, что «Дора» была «величайшим техническим творением, однако в военном отношении абсолютно бесполезным», хотя немецкие артиллеристы и докладывали в Берлин о высокой эффективности сверхпушки. А Крупп, на чьих заводах было изготовлено это чудовище, узнав всего лишь о 5 попаданиях из 48 выстрелов, сказал, что «это отнюдь не лучшая страница немецкого артиллерийского искусства».

И действительно, по количеству артвыстрелов с немецкой стороны в операции «Лов осетра» огонь «Доры» составляет всего 0,0085 процента, а «Карлов» — 0,03 процента, и совсем не они, как совершенно справедливо пишет А. Лубянов, внесли решающий вклад в штурм крепости. Эти самые затратные немецкие «гостинцы» не оправдали надежд и вообще не принесли заметной пользы.

Иметь артиллерию большого и особо большого калибра для гитлеровской Германии было делом чести: после Первой мировой войны развитие немецкой артиллерии было ограничено положениями Версальского договора, запрещавшего ее армии иметь орудия калибра свыше 150 мм, а также зенитные и противотанковые пушки. Кроме того, германская армия нуждалась в крупных бетонобойных орудиях для прорыва укрепленных оборонительных линий типа укреплений в Чехии и линии Мажино. Поэтому уже в 1936 году фирма «Рейнметалл-Борциг» в Дюссельдорфе получила заказ на проектирование мортир калибра 600 и 800 миллиметров. Вскоре проекты были готовы, образцы — испытаны, и в 1938 году шеф вооружений Германии генерал артиллерии Карл Беккер распорядился начать производство мортир калибра 600-мм для нескольких батарей, что и дало им неофициальное название «Карл». Было изготовлено всего 6 мортир, каждая из них имела собственное имя: «Адам», «Зиу», «Тор», «Локи», «Один», «Ева». Только две из них — «Один» и «Тор» — были доставлены под Севастополь с целью подавить стационарные береговые батареи № 30 и 35, прикрывавшие вход в бухту, которые в западной литературе именовались как «Форт Максим Горький I» и «Форт Максим Горький II». На 30-й батарее, в частности, были установлены 305-миллиметровые орудия, снятые в свое время с взорванного и потопленного в 1916 году прямо в бухте флагмана ЧФ «Императрица Мария». Дредноут подняли со дна ЭПРОНовцы в 1926 году, но истинная причина взрыва осталась тайной до сих пор. В виду важности и укрепленности 30-й батареи она назначалась как цель и для «Доры». В первый же день стрельбы 5 июня 1942 года из сверхпушки по «Форту Максим Горький I» было выпущено 7 снарядов, но… ни один не попал в цель. Разброс падения снарядов, выпущенных по 30-й батарее, по сведениям А. Лубянова, составлял 140—700 метров.

Два самоходных 115-тонных «Карла» — «Тор» и «Один» — были доставлены в Крым в конце мая, выгружены под Симферополем, собраны и доставлены под Бахчисарай на специальной платформе. Дальше они двигались к огневым позициям своим ходом со скоростью 5 километров в час только ночью. Чтобы шум мощных моторов был не слышен, их движение сопровождалось бреющими полетами самолетов. Со 2 июня мортиры подобрались к позиции 30-й батареи на расстояние 3,5 километра и открыли огонь бетонобойными и фугасными снарядами весом 2,5 тонны. За пять первых дней мортиры выстрелили 18 раз. 7 июня — они выпустили 54 снаряда, 9 июня — 50. И все по массиву 30-й батареи.