На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

ТАЙНЫ ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ

25 722 подписчика

Свежие комментарии

  • Дарья Ли
    естественно осыпи и оползни переменили ландшафт. первоначально на первом фото, слева, виден холм до высоты высоких пе...Загадка Небесных ...
  • Владимир Чефонов
    ты давно ленчишься от страшилок ДЕТОЧКА ... ???Кто моделирует ис...
  • Владимир Чефонов
    милашка из ДУРДОМА ............ вначал ИЗУЧИ ИСТОРИЮ Этно-Русского МНОГОНАЦИОНАЛЬНОГО НАРОДА это ТЕХНОЛОГИЯ Триединст...Велесова Ночь

А. Бушков Планета призраков - 6

Лучше всего это иллюстрирует один-единственный пример – с жирафой. Известный британский зоолог Майварт написал целую книгу, где кропотливо собрал все существенные возражения против теории Дарвина и в конце концов задал вроде бы простой, но чрезвычайно коварный вопрос: если длинная шея у жирафы образовалась оттого, что она мастерски обрывала листья с деревьев, то почему на других континентах не получилось ничего похожего на жирафу? Везде есть деревья, везде животным приходится тянуться за листьями… отчего же жирафа произошла только в Африке?

 

 

 

Дарвин отбивался с помощью ужасающего словоблудия (см. седьмую главу «Происхождения видов»). Общий смысл его рассуждений был таков: я не знаю, почему с животными все произошло так, а не иначе, но я не сомневаюсь, что моя теория – единственно верная. И завершил потрясающей по идиотизму фразой: «Каковы бы ни были причины, но мы видим, что известные области и известные периоды времени гораздо благоприятнее, нежели другие, для развития таких крупных четвероногих, как жирафа». Возможно, кто-то в этом и усмотрит высшую мудрость, но меня лично такие «аргументы» не убеждают…

 

 

 

 

 

 

Карикатура на Дарвина

 

 

 

 

 

 

 

Один из критиков задает Дарвину ясный и конкретный вопрос – если развитие умственных способностей крайне выгодно для животного, поскольку дает ему неслыханные преимущества, отчего же обезьяны «не приобрели силы мышления человека»?

 

 

 

Ответ Дарвина просто-таки очарователен: «Это можно приписать разным причинам, но так как все они сводятся к догадкам и их относительная вероятность не может быть оценена, то бесполезно останавливаться на этом». Каково?

 

 

 

И подобным образом Дарвин уходил от ответов на все неприятные вопросы: как только понимал, что крыть нечем, в ход шло что-нибудь вроде: «Глубоко наше незнание относительно прошлого истории любого вида и тех условий, которые в настоящее время определяют его численность или пределы распространения». Другими словами: а я почем знаю? Я считаю, что прав, а вот объяснить, почему прав, не в состоянии, так что отвяжитесь…

 

 

 

 

 

 

Карикатура на Гексли

 

 

 

 

 

 

 

Подобные, мягко говоря, несообразности совершенно не трогали ту публику, что моментально сделала книгу Дарвина своим знаменем в борьбе с «консерватизмом», «поповщиной» и «реакцией». Очень быстро Дарвин получил посылку с толстенной книгой под названием «Капитал» и восторженным письмом от ее автора – некоего немецкого иммигранта по имени Карл Маркс. Дарвин, все же стремившийся не выходить за пределы «чистой» науки, ответил суховатым письмом:

 

 

 

«Дорогой сэр!

Благодарю Вас за оказанную мне честь присылкой вашего большого труда о Капитале; я искренне желал бы быть более достойным его получения, лучше разбираясь в этом глубоком и важном вопросе политической экономии. Сколь ни были бы различны наши научные интересы, я полагаю, что мы оба искренне желаем расширения познания и что оно в конце концов несомненно послужит к возрастанию счастья человечества».

 

 

 

Разумеется, вежливая отписка, и не более того. Ручаться можно, что Дарвин книгу Маркса и не открывал. Тем не менее, советские идеологи в свое время приложили немало времени и денежек, чтобы заполучить именно это письмо Дарвина, каковое и до сих пор хранится в архивах бывшего Института Маркса-Энгельса-Ленина…

 

 

 

Маркс, однако, никак не желал униматься. И второе письмо к нему Дарвина уже гораздо более обширно, причем, по английским меркам, носит признаки явного раздражения:

 

 

 

«Дорогой сэр!

 

 

 

Я Вам очень благодарен за Ваше любезное письмо и приложение к нему. Для опубликования в какой бы то ни было форме Ваших замечаний на мои книги вовсе не требуется моего согласия, и было бы смешно с моей стороны давать свое согласие на дело, для которого оно не требуется. Я предпочел бы, чтобы отдел или том вашего сочинения не был посвящен мне (хотя и благодарю Вас за честь, которую Вы хотели мне оказать), потому что это до известной степени означало бы, что я одобряю все сочинение, о котором я, однако, ничего не знаю. Будучи решительным сторонником свободы мысли во всех вопросах, я все-таки думаю (правильно или неправильно, все равно), что прямые доводы против христианства и атеизма едва ли произведут какое-либо впечатление на публику и что наибольшую пользу свободе мысли приносит постепенное просвещение умов, наступающее в результате прогресса науки. Поэтому я всегда сознательно избегал писать о религии и ограничил себя областью науки. Впрочем возможно, что тут на меня повлияла больше чем следует мысль о той боли, которую я причинил бы членам моей семьи, если бы стал так или иначе поддерживать прямые нападки на религию. Мне грустно отвечать отказом на Вашу просьбу, но я стар, очень слаб, и просмотр корректур (как я убедился в последние дни на опыте) сильно меня утомляет».

 

 

 

Это проныра Маркс намеревался посвятить Дарвину очередное издание «Капитала» и, как следует из письма, явно добивался, чтобы тот черкнул парочку благожелательных строчек об этом эпохальном труде. Мотивы лежат на поверхности: Дарвин был нешуточной знаменитостью, а Маркс в то время – не более чем бомжом с амбициями, которого в приличные дома не пускали, и известен он был кучке фанатиков, таких же маргиналов – никто в то время не знал, что из всего этого вырастет…

 

 

 

Одним словом, Маркс крупно обломился. Но тут показательно само по себе то, что бородатый Папа Карло моментально разглядел в Дарвине если не родственную душу, то в некоторой степени собрата по расшатыванию устоев

 

 

 

Энгельс уже через несколько дней после появления книги Дарвина рекомендовал ее Марксу как «превосходную». Маркс горячо эту характеристику поддержал и писал одному из единомышленников, что книга Дарвина нанесла «смертельный удар» религиозным представлениям о природе. По словам современников, в первое время после выхода в свет «Происхождения видов» в семье Маркса только о Дарвине и говорили. В первом томе «Капитала» Маркс цитировал Дарвина и называл его книгу «сделавшей эпоху работой». А Энгельс в предисловии к «Коммунистическому манифесту» употребил любопытное сравнение: мол, марксова теория должна иметь для человеческой истории такое же значение, какое имела теория Дарвина для биологии. Одним словом, сам Дарвин в политику не впутывался и уж безусловно не питал особого интереса к социализму, но вот основоположники «самого передового учения» к Дарвину относились восторженно – прекрасно понимали, стервецы, что для них дарвиновская теория то же самое, что для взломщика качественная отмычка…

 

 

 

Впрочем, не они одни были такие умные. Многие все прекрасно понимали и без основоположников. В США, где народ в те времена был всерьез верующий, на сторону Дарвина встал один-единственный ученый, пусть и не из последних. Все остальные материли английского мыслителя на чем свет стоит. Самое интересное, что во Франции книга Дарвина пять лет не могла найти своего издателя. Перевод сделали оперативно, а вот издатели не брались.

 

 

 

 

 

 

Чарльз Дарвин

 

 

 

 

 

 

 

А ведь Францию того времени смело можно назвать самой антирелигиозной страной в Европе. Тем не менее срабатывали какие-то здоровые инстинкты даже у французских вольнодумцев…

 

 

 

Как легко догадаться, в России Дарвин очень скоро стал кумиром для субъектов определенного склада. К тому времени в нашем богоспасаемом Отечестве уже развелась, как лобковые вши, интеллигенция, горластая, невежественная и обладавшая патологическим стремлением перестроить мир по тем умозрительным схемам, что кипели в их разуме возмущенном. Появились во множестве радикалы, революционеры и прочая «прогрессивная» сволочь.

 

 

 

Открываем третий том полного собрания сочинений Писарева, изданный в 1894 году. Если кто запамятовал, фигура была страшненькая, с весьма примечательной биографией. Еще в 17 лет ухитрился поступить в «журнал для девиц» с романтическим названием «Рассвет», где заведовал библиографическим отделом, но вскоре на почве чрезмерных умствований захворал психическим расстройством и три месяца просидел под замком в соответствующей клинике. Выйдя оттуда, написал диссертацию по философии, за которую его уже не лечили, а дали серебряную медаль. Ободренный успехом, шустрый юноша вместо изданий для благонравных девиц стал сотрудничать уже в самых что ни на есть радикальных, «передовых», «прогрессивных» печатных органах. Этакая бледная поганка отечественной словесности. Поливал грязью все, что считал «реакционным» – науку, литературу, общество, брюзжал и звал к топору, брызгал слюной. Одним словом, был прямым идейным предшественником большевиков (которые его несказанно обожали). Особенных высот достичь не успел, поскольку в двадцать семь лет утонул – то ли по пьянке, то ли по другим причинам, полной ясности до сих пор нет, хотя говорят разное…

 

 

 

Бросаясь, словно грифом на падаль, на все «прогрессивное», способное подрасшатать «старый мир», этот субъект, разумеется, не мог пройти мимо появившейся на русском с завидной оперативностью книги Дарвина…

 

 

 

Писарев о Дарвине: «Этот гениальный мыслитель, обладающий колоссальными знаниями, взглянул на жизнь природы таким широким взглядом и так глубоко вдумался во все ее разрозненные явления, что он сделал открытие, которое, быть может, не имело себе подобного во всей истории естественных наук».

 

 

 

Особенно нравилась Писареву выдвинутая Дарвином идея о том, что весь животный мир обитает в состоянии постоянной войны всех против всех, в том числе и против особей своего собственного вида. Это уже классический Маркс: «Ваше представление о счастье?» – «Борьба!» – Маркс так когда-то ответил на вопросы некоей анкеты.

 

 

 

В те времена еще не прозвучал, вообще не был придумал лозунг эсеров «В борьбе обретешь ты право свое», но уже хватало индивидуумов вроде Писарева, не способных жить спокойно, мечтавших о борьбе. Не важно за что – лишь бы трещали пожары и прогрессивные толпы громко свергали нечто реакционное…

 

 

 

Попутно Писарев, упоенно расписывавший жизнь как «вечную борьбу», делал совершенно ошеломительные открытия из области биологии, которые объяснить можно только теми же причинами, по которым в свое время с ним свели тесное знакомство психиатры. Судите сами. Вот Писарев творчески развивает идеи Дарвина: «Кто оплошал в этой борьбе, тот погиб… он умирает, и его немедленно самым веселым и добродушным образом поедают другие растения и животные; то растение или животное, которому удалось оторвать себе кусок мертвого тела, одержало победу над теми, кому это не удалось».

 

 

 

Насчет животных – все верно, в общем, падальщиков среди них немало. Но вот растение, которое «отрывает себе куски мертвого тела» – это уже что-то из области то ли голливудских ужастиков, то ли откровенной клиники. Недолечили Писарева светила психиатрии, право слово…

 

 

 

С легкой руки Писарева дарвиновская теория лесным пожаром распространилась и в России. Как незаменимое научное подспорье для всех тех, кто раньше отрицал существование Бога исключительно эмоционально – а вот теперь мог предъявить труд «великого англичанина»: эвона, какая толстая книжища! Профессор писал! Бога-то и нету! Все само по себе произошло, из первобытной амебы…

 

 

 

А меж тем никаких доказательств у Дарвина, как уже говорилось, попросту не было. В его времена так и не удалось обнаружить никаких таких «переходных звеньев» между различными видами, которые якобы «происходили» друг от друга. Между прочим, они не обнаружены и по сей день. Наоборот, дарвинские умозрительные построения категорически не сочетаются с реальностью. Скажем, согласно эволюционной теории принято считать, что млекопитающие произошли от рептилий. Но у млекопитающих нижняя челюсть состоит из одной кости, а у рептилий – из шести. Ухо млекопитающего формируется из трех костных хрящей, рептилии – из одного. Этих принципиальных различий уже насчитывается несколько сотен. А главное, повторяю, до сих пор не обнаружено никаких «переходных звеньев»…

 

 

 

И еще. Огромное количество видов не претерпели никаких изменений за длительное время своего существования – что идет абсолютно вразрез со всеми умопостроениями Дарвина. Устрицы и другие двустворчатые моллюски сегодня имеют практически то же строение, что было у них, когда они впервые появились на свет четыреста миллионов лет назад. Акулы за последние 150 миллионов лет опять-таки не изменились. Осетр, аллигатор, морская черепаха не меняются последние 100 миллионов лет.

 

 

 

Могут возразить, что это-де исключительно водные животные, а в воде, мол, нет необходимости совершенствоваться. Давайте посмотрим, как обстоят дела на суше. Змеи не меняются опять-таки миллионы лет. Как летучие мыши, лягушки и саламандры. Американский опоссум не менялся 65 миллионов лет. Тапир – 100 миллионов.

 

 

 

Одно время было модно рисовать в учебниках и музейных картинках эволюцию лошади: якобы 55 миллионов лет назад появился похожий больше на собаку зверек с заковыристым научным имечком гиракотерий. Его пальцы постепенно превратились в копыто, рост увеличился, зубы хищника превратились в лошадиные…

 

 

 

Но вот только до сих пор не удалось обнаружить никаких «переходных звеньев», и пришлось скрепя сердце признать, что речь идет не о «веренице изменявшихся видов», а о нескольких разных животных, которых чисто умозрительно связали в единую цепочку…

 

 

 

А посему многие современные ученые выражаются вполне недвусмысленно. С. Д. Гулд, профессор зоологии и геологии Гарвардского университета: «Постепенные изменения никак не подтверждались ископаемыми свидетельствами».

 

 

 

Д. Шиндел, профессор геологии Йельского университета: «Постепенные фазы перехода между предполагаемыми предками и потомками отсутствуют».

 

 

 

Снова Гулд: «Чрезвычайная редкость переходных форм в ископаемой истории продолжает оберегаться как профессиональный секрет палеонтологии».

 

 

 

Профессор Н. Элдридж: «Никому не удавалось найти каких-либо „промежуточных существ“; среди ископаемых свидетельств не обнаруживается никаких „отсутствующих связей“, и многие ученые теперь все больше склоняются к убеждению, что эти переходные формы никогда не существовали».

 

 

 

Профессор С. Стэнли: «В действительности в ископаемой истории нет ни одного убедительно подтвержденного случая переходов одного вида в другой».

 

 

 

Такие дела. Самые настоящие профессора из крайне престижных научных учреждений (Гарвард и Йель – это, знаете ли, фирма …) забивают в крышку гроба дарвиновской теории гвоздик за гвоздиком. Сам Дарвин, прекрасно понимавший шаткость своих голословных утверждений, выражал надежду, что, поскольку фактических данных у современной ему науки нет, остается надеяться на то, что в «будущие века» будут обнаружены «многочисленные ископаемые связи».

 

 

 

Напрасно надеялся. За сто пятьдесят лет так и не удалось отыскать «переходных форм»…

 

 

 

Наоборот, накопился огромный материал, позволяющий судить, что новые формы как растений, так и животных и возникали и исчезали внезапно. Как пишет тот же профессор Гулд: «Вид не возникает постепенно путем планомерной трансформации его предков; он появляется вдруг и сразу и полностью сформировавшимся».

 

 

 

Растения появились именно вдруг – 450 миллионов лет назад возникли все их разновидности, причем каких-либо «предков» и «переходных форм» не найдено среди окаменевших остатков.

 

 

 

Считалось, что первые рыбы первоначально обладали хрящевым скелетом, который, по Дарвину, впоследствии «превратился» в костный. Однако рыбы с хрящевым скелетом появились аж на 75 миллионов лет позже рыб с костным…

 

 

 

Считалось, что рыбы были сначала бесчелюстными и лишь потом они «развили» челюсти согласно теории эволюции. Но первая челюстная рыба появляется вдруг, без всяких предков. Более того, появившиеся гораздо позже бесчелюстные рыбы миноги (многие их наверняка пробовали) преспокойно существуют многие миллионы лет, отчего-то так и не усовершенствовавшись.

 

 

 

Для разнообразия приведу мнение не профессора, а доктора наук Р. Уэссона из его книги «За гранью естественного отбора»: «Этапы, на которых рыбы дали жизнь земноводным, неизвестны… самые первые сухопутные животные появляются с четырьмя хорошо развитыми конечностями, плечевым поясом и тазом, ребрами и отчетливо выраженной головой… Через несколько миллионов лет, свыше 320 миллионов лет назад, в ископаемой истории неожиданно появляется дюжина отрядов земноводных, причем ни один, по-видимому, не является предком какого-либо другого».

 

 

 

С млекопитающими, кстати – та же самая картина. Около 65 миллионов лет назад динозавры самым загадочным образом вымирают внезапно. Причины неизвестны. Время от времени возникает шумиха по поводу того, что наконец-то обнаружена «истинная» причина: упал огромный метеорит, вымерли определенные растения, служившие динозаврам пищей, изменился климат. Вот только, как прилежно подсчитал покойный отечественный ученый Кондратов, таких версий существует примерно девяносто – и каждая более-менее аргументирована, причем, как легко догадаться, каждая отрицает остальные восемьдесят девять. Отсюда плавно вытекает, что истину в таких условиях пока что попросту невозможно установить…

 

 

 

Итак, динозавры вымерли внезапно (то, что отдельные особи, как мы увидим позже, дожили до появления человека разумного, дела не меняет), и чуть позже столь же внезапно появляется сразу дюжина видов млекопитающих. Одновременно в Азии, Африке и Южной Америке. Окаменевшие останки львов, медведей и летучих мышей, которым 55 миллионов лет от роду, ничем не отличаются от современных…

 

 

 

Да, вот еще один крайне примечательный факт. Самый тяжкий удар Дарвин получил еще при жизни, причем не от какого-то попа-консерватора или «реакционного профессора», а от того самого мистера Альфреда Уоллеса, который открыл дарвиновскую теорию эволюции параллельно с Дарвином. Со временем Уоллес отказался от собственной теории. Потому что, как ни бился, не нашел объяснений: откуда, с точки зрения теории эволюции, у человека появился человеческий мозг, невероятно сложный орган?

 

 

 

Уоллес писал по этому поводу: «Если более сложный организм происходит от менее сложного, если приспособление к среде происходит за счет случайных изменений в организме, если случайные изменения могут дать только минимальное преимущество новому виду, если случайные изменения должны соответствовать новым условиям, чтобы вид сохранился, то для образования человеческого мозга не было у человека ни времени, ни условий, ни предшественников, ни, что самое главное, нужд. Откуда этот феномен, единственный в природе – мозг, не порожденный реальными нуждами эволюции?»

 

 

 

И добавлял: во время своих многолетних исследований в Малайзии он изучал самые отсталые племена и убедился, что «умственные способности их намного превышают необходимость, то есть нехитрые способы добывания пищи… а их мозг мало чем уступает мозгу рядового члена наших научных обществ. Таким образом, наукой создан инструмент, намного превосходящий нужды своего обладателя».

 

 

 

Это даже не скандал, а нечто более потрясающее и запредельное: один из столпов и основоположников теории эволюции вдруг объявил, что заблуждался и просит отныне его столпом и основоположником не считать… Смело можно сказать, что наука и по сию пору от этой плюхи не оправилась – о вкладе Уоллеса в дарвинизм пишут много и охотно, а вот о его добровольной отставке из дарвинистов стараются не вспоминать. Очень уж шокирует. Как если бы В. И. Ленин, находясь в добром здравии и ясном рассудке вдруг созвал очередной съезд партии и объявил с трибуны, что всю свою предшествующую жизнь искренне заблуждался: классовая борьба и пролетарская революция – трагическая ошибка, а единственно возможная форм правления – монархия. Представляете эффект? Вот примерно так прозвучало и «заявление об отставке» Уоллеса…

 

 

 

Он, кстати, нащупал самую болевую точку, самое уязвимое место теории эволюции: буквально необъяснимое появление тех или иных органов. Никакой теорией эволюции, никаким естественным отбором невозможно объяснить одну из величайших загадок: почему человек – единственное из всех живых существ – имеет разные группы крови?

 

 

 

И, кстати, как так вышло, что один из самых ранних ископаемых видов, известных науке, трилобит (нечто вроде панцирного рачка, только без ножек и клешней) уже имел глаза с таким сложным устройством и настолько эффективные, что далее эти органы вообще не эволюционировали? Интересно, что этот коварный вопрос мучил еще Дарвина, честно признавшегося однажды: «Глаз до сего дня приводит меня в холодную дрожь».

 

 

 

Между прочим, именно на родине Дарвина, в Англии, точнее в Уэльсе, обитает крохотный жучок, самим своим существованием успешно опровергающий дарвиновскую теорию. Это – брахинус, он же жук-бомбардир, самый настоящий живой огнемет. Он, правда, не выбрасывает пламени. Но в специальных железах его тела копятся два химических соединения: гидрохинон и перекись водорода. В случае опасности эти вещества попадают в особую камеру в… н у, скажем, задней части тела жучка, где соединяются с особым ферментом. Происходит реакция, и в обидчика ударяет струйка раскаленного до нехилой температуры газа, который спалить не спалит, но нанесет чувствительный химический ожог…

 

 

 

Так вот, подобный огнемет, вмонтированный в тело живого существа, мог появиться исключительно вдруг, без всяких переходных форм и промежуточных звеньев. Потому что любые «эсперименты» пресловутой Природы непременно уничтожили бы «несовершенных предков» жука-бомбардира и не было бы у них никакого потомства… Только вдруг! То есть – вопреки теории эволюции.

 

 

 

Интересно, что и сам Дарвин, и многие его сторонники без зазрения совести пускали в ход откровенно шулерской прием: в качестве «доказательства» того, что изменения существуют, они обожали ссылаться на деятельность человека по улучшению пород и созданию новых. С невинным видом несли что-то вроде: человек выводит новый вид таксы, у которой ножки становятся все более короткими? Выводит. Человек выводит из худых барашков сущие горы мяса и жира? Выводит. Вот видите, виды все же изменяются!

 

 

 

Это не что иное, как шулерское передергивание. Потому что и такса, чьи ножки становятся все более короткими, а тело все более длинным (чтобы лучше разрывала барсучьи норы и легче туда пролезала в погоне за добычей), и едва способный передвигаться баран способны существовать исключительно благодаря защите человека. Без таковой, на лоне дикой природы, они попросту погибли бы…

 

 

 

Вот тут-то и кроется еще одно уязвимейшее место дарвинизма. Который провозглашает нечто вроде: сначала олени были безрогими, но у них «развились» рога, что давало животным преимущество в борьбе и с хищниками, и друг с другом…

 

 

 

На первый взгляд – все правильно. В теории. На практике обстоит чуточку иначе. Рога не появляются сразу. Сами сторонники Дарвина признают, что они развивались постепенно, в течение многих и многих поколений, из «первоначальных» рогов, то бишь каких-то куцых отростков…

 

 

 

Но ведь подобные «зачаточные» рога только мешали бы оленю нормально жить! Они ж неполноценные, и защищаться с их помощью пока что нельзя, и бегать мешают. Так что хищники гораздо быстрее изничтожили бы эволюционирующих подобным образом животных, чем тех, что оставались неизменными…

 

 

 

К счастью, все это – очередное словоблудие. Никаких «переходных форм» рогов не обнаружено. Олени сразу появились на свет с великолепными рогами. Как не найдены до сих пор «промежуточные» виды жираф с шеями разной длины. Жирафа объявляется вдруг, уже именно такая, какой мы ее видели на картинках…

 

 

 

Ну, а теперь настало время двинуть теорию эволюции по… в общем, пониже пояса, в самое чувствительное местечко.

 

 

 

Категорически не верится в то, что жизнь на нашей планете возникла «случайно». Что по воле случая некие химические элементы вдруг сами собой, ни с того ни с сего «сложились» в столь сложное, чертовски сложное устройство, как живая клетка.

 

 

 

Целый ряд ученых – настоящих, не шарлатанов! – самым что ни на есть научным образом (в том числе с помощью математики) доказали: никакому «случаю» нет места. Один-единственный пример: американский биохимик Г. Кастлер после долгих исследований пришел к выводу: пресловутая Природа за 2 миллиарда лет, имевшихся в ее распоряжении, могла предпринять лишь десять в сорок шестой степени попыток «сборки» простейшей бактерии. А всего для означенной бактерии существует десять в триста одной степени вариантов. Отыщите среди своих знакомых профессионального математика и попросите объяснить, что означают эти числа и сколько в них нулей, многое поймете, надеюсь…

 

 

 

Есть в любом живом организме молекула под названием ДНК – та самая, что несет наследственную информацию об организме. Так вот, есть математическое доказательство того, что за все время существования Земли (по сегодняшним представлениям, четыре с половиной миллиарда лет) Природе никак не хватило бы времени, чтобы методом «проб и ошибок» создать даже одно звено данной молекулы. А звеньев у нее множество…

 

 

 

Земляк Дарвина, знаменитый астрофизик из Кембриджа Фред Хойл (кстати, закоренелый атеист), считал форменным абсурдом биологические теории о «случайном» зарождении жизни из неживой материи. Именно он привел изящную метафору: «На огромной свалке в беспорядке разбросаны все части от авиалайнера „Боинг-747“, разобранного, что называется, до болта и гайки. Тут случается пройти по свалке страшной силы смерчу-урагану. Каковы шансы того, что после подобного смерча на свалке будет стоять полностью собранный „боинг“, готовый отправиться в полет? Уровень сложности простейшей живой клетки примерно сопоставим с количеством деталей авиалайнера».

 

 

 

Не ограничиваясь изящной словесностью, Хойл собрал группу ученых и выпустил несколько книг, ставших форменным смертным приговором дарвинизму. Он, правда, никоим образом не собирался «подтверждать Библию» – считал, что жизнь занесена на Землю из космоса. Но это уже второстепенная деталь. Главное, группа серьезных ученых убедительно доказала, что дарвиновская теория эволюции…

 

 

 

Между прочим, существуют еще и расчеты известного российского ученого, одного из основателей советской биофизической школы, профессора МГУ Л. Блюменфельда, которые доказывают: вероятность случайного появления на свет молекулы ДНК за все время существования Земли равна десяти в минус восьмисотой степени…

 

 

 

Непонятно? Можно объяснить доходчиво: чтобы за четыре с половиной миллиарда лет увенчалась успехом одна попытка Природы случайно сложить молекулу ДНК, подобные попытки должны происходить на планетах, количество которых выражается единицей с восемьсот одним нулем. Для пущей наглядности я это число приведу.

 

 

 

1000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000 000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000.

 

 

 

Прониклись? Я с уважением отношусь к математике и вам советую. Именно таков должен быть минимум планет, на которых четыре с половиной миллиарда лет Природа вела бы пробы. Иначе, с точки зрения теории вероятности, «случайное» возникновение жизни на Земле – совершеннейшая нереальность.

 

 

 

Горький юмор ситуации в том, что такого количества планет во Вселенной просто-напросто не может оказаться. Крохотулек-атомов (я надеюсь, мой читатель достаточно умен, чтобы легко представить разницу в размерах меж атомом и планетой) в нашей Вселенной… в десять ра з меньше!

 

 

 

Вот так-то. Дарвиновское отвлеченное умствование без опоры на какие бы то ни было доказательства годилось исключительно для девятнадцатого века. С развитием точных наук теория эволюции напоминает фарфоровую миску, на которую с приличной высоты обрушилась пудовая гиря.

 

 

 

Пример из биологии. В клетках животных и растений содержится белок под названием гистон, играющий особенно важную роль в жизнедеятельности клетки. Если допустить, что виды животных эволюционируют по Дарвину, автоматически следует, что эволюционировать должен и гистон – у «старого» вида он одного состава, у «нового» должен стать уже другим.

 

 

 

Так вот, подсчитано: гистон эволюционирует настолько медленно, что для полного «перерождения» лишь одной входящей в его состав аминокислоты потребовался бы триллион лет – то есть время, превосходящее возраст не только Земли и Солнечной системы, но и всей Вселенной. К слову, таких аминокислот в гистоне сто две. Вывод прежний: и «случайное» возникновение жизни, и «эволюция» – чушь собачья…

 

 

 

И, наконец, проблема констант.

 

 

 

Константа, в переводе с латинского «постоянная», – это некое «техническое задание» для того или иного параметра земной природы. К этому понятию относится масса явлений – от количества кислорода в атмосфере до температуры. Так вот, на Земле создалось прямо-таки уникальное сочетание уникальных параметров… Будь хотя бы один из доброй дюжины иным – жизнь никогда не возникла бы. Вот и выходит, что наш мир словно нарочно, без тени случайности создан так, чтобы в нем мог обитать человек вкупе со всеми прочими живыми существами.

 

 

 

Атом, вульгарно выражаясь, состоит из протона и электрона. Протон тяжелее электрона в 1 836 раз. Будь соотношение масс протона и электрона хоть чуточку другим, ни молекулы, ни атомы вообще не могли бы образоваться.

 

 

 

Если бы масса электрона была выше всего на одну десятую процента, время горения звезд невероятно сократилось бы, и жизнь просто не успела бы возникнуть.

 

 

 

Внутри звезд происходят ядерные реакции. Ключевую роль в них играет дейтерий. Если бы энергия связи частиц в ядре дейтерия была бы всего на две сотых процента ниже, звезды вообще не существовали бы.

 

 

 

У силы всемирного тяготения есть своя постоянная величина, так называемая гравитационная константа. Будь она самую чуточку больше, Вселенная очень быстро перестала бы существовать, «схлопнувшись»…

 

 

 

Будь Земля ближе к Солнцу, не началась бы конденсация воды и не возникли бы океаны. Будь Земля дальше – ее полностью покрыли бы ледники, что, безусловно, не способствовало бы появлению жизни (разве что какой-нибудь экзотической ее формы, знакомой по фантастическим романам).

 

 

 

Скорость вращения Земли опять-таки словно специально придумана для спокойного развития жизни. Будь она чуточку пониже – Землю сбросило бы на Солнце, будь чуточку повыше – планета унеслась бы с орбиты и вообще из Солнечной системы.

 

 

 

Процент кислорода в земной атмосфере опять-таки по какой-то странной «случайности» подгадан под жизнь на Земле. Будь он пониже, горение чего бы то ни было оказалось бы полностью невозможно. Неразумный животный и растительный мир от этого не пропали бы, а вот человек разумный, чья цивилизация держится исключительно на реакции горения в разных ее видах, существовать бы не смог. Будь процент кислорода повыше, опять не слава богу: даже насквозь мокрая деревяшка от малейшей искры вспыхивала бы, как порох, что опять-таки не прибавило бы стабильности и безопасности нашей цивилизации.

 

 

 

Между прочим, именно такой процент кислорода, какой сейчас имеется в земной атмосфере, зависит от массы самых разных параметров, и то, что они «сплелись» в один клубок, – еще одно настоящее чудо

 

 

 

Жизнь (в том числе и наша с вами) – это непрерывные биологические реакции, от рождения и до смерти происходящие в нашем организме. Регулируют эти реакции (дыхание, пищеварение, обмен веществ) особые соединения, ферменты. Эти ферменты могут существовать только в узком интервале температур – от тридцати до сорока градусов по Цельсию выше нуля. Если температура ниже – ферменты просто не работают. Выше – еще и необратимо разрушаются.

 

 

 

И этих констант – многие десятки. Наука не в состоянии объяснить, почему они носят именно такие характеристики – и почему вообще сложился этот уникальный набор, обеспечивший жизнь на Земле. А потому британский физик П. Дэвич (вроде бы очередной атеист) в совершеннейшей растерянности сказал когда-то: «Если бы мы случайно подбирали физические константы, то убедились бы, что во всех сделанных нами Вселенных не могла бы возникнуть жизнь. Она могла бы возникнуть только при том уникальном сочетании физических параметров, которое мы имеем. Возникает ощущение, что Вселенная специально мастерилась под людей».

 

 

 

Как видим, Дарвин со товарищи определенно поторопились поставить во главу угла эту свою полумистическую Природу. Все гораздо сложнее, и чье-то творческое начало определенно в нашем мире присутствует…

 

 

 

Вернемся теперь из нашего времени, когда теория Дарвина давным-давно стала выглядеть очередным бесплодным умствованием, в те годы, когда Дарвин был еще живехонек и полон сил и после триумфального успеха «Происхождения видов» собирался поразить мир новыми откровениями…

 

 

 

Через десять лет после «Происхождения видов» он выпустил новую книгу, «Происхождение человека», где повторял свои любимые теории, не утруждаясь доказательствами. Теперь, как легко догадаться, он и человека пристегнул к теории эволюции. Жила-была первобытная обезьяна, которая однажды слезла с дерева… н у, вы помните. Некий «древний член человекообразной подгруппы», по формулировке Дарвина, стал обитать уже на земле, потому что ему, изволите ли видеть, было «выгодно» стать двуногим и двуруким: «Им становилось гораздо удобнее защищаться камнями и дубинами, нападать на свою добычу и другими способами добывать себе пищу». Свободные руки стали «упражняться» в метании камней – и постепенно превратились в человеческие. Зубы перестали быть оружием, а потому уменьшились. И так далее.

 

 

 

Как легко догадаться, Богу тут снова не оставалось места. Человека создала из неведомой древней обезьяны та же загадочная Природа…

 

 

 

На сей раз никаких доказательств не было приведено вообще. В «Происхождении видов» еще имелось кое-что, с некоторой натяжкой способное сойти за доказательства, а вот в «Происхождении человека» не было и тени каких бы то ни было доказательств. И немудрено: тогдашняя наука ничего не знала о «предках человека», не располагала ни единой косточкой…

 

 

 

А потому Дарвину оставалось одно: бить на эмоции. По своему обыкновению плести красивые словеса, то и дело напоминая, что он «уверен» в своей правоте и «наука будущего» его смелые идеи непременно подтвердит.

 

 

 

Все это было достаточно бледно, слабо и дохленько. Ничего удивительного, что даже самые расположенные к Дарвину его биографы именуют «Происхождение человека» книгой достаточно невнятной, путаной и непоследовательной…

 

 

 

А главное, на сей раз не получилось никакой бури. Если «Происхождение видов» вызвало форменный скандал и буквально раскололо как «ученый мир», так и «общественное мнение» на два непримиримых лагеря, то теперь никакого шума и громокипящего столкновения мнений, в общем, не случилось. Кто-то вяло поругивал, кто-то вяло похваливал – и не более того. Дело в том, что за десять лет, прошедших меж двумя книгами, немало других ученых опубликовало нечто похожее. Публика привыкла к сенсационным откровениям на сей счет – и Дарвин не получил того, на что рассчитывал. Называя вещи своими именами, получился пшик. Что Дарвин переживал довольно болезненно…

 

 

 

С позиций сегодняшнего дня «Происхождение человека» буквально набито благоглупостями. Сегодня уже совершенно не убеждает сделанное Дарвином «открытие» того, как якобы произошли разные человеческие расы. По Дарвину, причиной всему – половой отбор. Европейцам нравились женщины с ярко выраженной «европейскостью»: белокожие, светлоглазые. Они только таких в жены и выбирали – а раскосых и смуглых никто не хотел вести в свой шалаш, они потихонечку вымирали, и в конце концов европейцы стали именно такими, какими мы их видим сегодня. У африканских негров, по Дарвину, эталоном красоты считались исключительно плосконосые и курчавые, вот негры только таких и выбирали, в результате чего… см. выше. У китайцев эталоном красоты были раскосые глаза, и потому…

 

 

 

 

 

 

Записи Дарвина о состоянии своего здоровья, изобилующие словами «головная боль», «бессонница», «приступы слабости». Понятно и объяснимо: крайне тяжкий труд – сочинять претендующую на истину теорию, прекрасно сознавая, что она лишена каких бы то ни было доказательств…

 

 

 

 

 

 

 

Вздор, конечно. Хотя бы потому, что Дарвин совершенно не разбирался в африканских народах и представления не имел, что далеко не все чернокожие племена – курчавые и плосконосые. Но главное, сегодняшняя наука неопровержимо доказала, что характерные признаки разных рас (темная или светлая кожа, разрез глаз и прочее) сформировались под воздействием внешних условий: климата, пищи, даже болезней. Выдуманный Дарвином «половой отбор» совершенно ни при чем… «Косые» глаза монголоидов – попросту защитное приспособление, необходимое для жизни в пустынях, где нередки песчаные бури. «Арабский» нос, широкий и узкий, стал таким потому, что арабы обитают не просто в пустыне, а в жаркой пустыне, и теплый сухой воздух, проходя через узкие ноздри, лучше увлажняется и не обжигает легкие. И так далее…

 

 

 

В общем, вежливые хлопки, которыми была встречена новая книга Дарвина, так и не перешли в бурные аплодисменты, а ворчание противников было тихим и скучным. Дарвин продолжал заниматься наукой, писал что-то о червях и черноземах, плавучих льдах и хищных осах – но все это скорее напоминало инерцию. Главный триумф остался позади…

 

 

 

Бурных дискуссий, как уже говорилось, не могло возникнуть еще и оттого, что с доказательствами дело обстояло крайне скверно, их не было вообще. Дарвин мог до хрипоты твердить про «будущих ученых», которые непременно отыщут доказательства его правоты в виде «недостающих звеньев» между обезьяной и человеком – но подобные аргументы очень быстро приедаются, и к ним перестают относиться всерьез. Не зря на склоне лет у Дарвина вырвалось горькое признание: «Я являюсь всего лишь юнцом с несформировавшимися идеями».

 

 

 

И, наконец, самое примечательное. Перед своей кончиной твердокаменный, казалось бы, безбожник Дарвин совершенно недвусмысленно обратился к тому самому Богу, в которого долго не верил, которого «вычеркивал» из общей картины бытия. Сохранились подробные воспоминания леди Хоуп, ухаживавшей за больным Дарвином до самой его смерти. «У меня есть летний домик, – сказал Дарвин, указывая рукой в окно, на сад. – Там можно собрать человек тридцать. Я хочу, чтобы вы собрали всех этих людей и вместе почитали Библию. Завтра утром я отправлюсь на тот свет, и я хочу, чтобы вы помолились за меня, а также рассказали этим людям…» «О чем я должна поговорить с ними?» – спросила я. «Об Иисусе Христе и о спасении. Я считаю, это лучшее, что вы можете сделать».

 

 

 

Бог ему судья…

 

 

 

А мы, простившись с самим Дарвином, вернемся к его теории эволюции, которая прямо-таки просит, чтобы ее подвергли безжалостному критическому разбору.

 

 

 

Прежде всего, до сих пор не получен ответ на весьма существенный вопрос: что именно вызвало изменения и в животных, и в тех обезьянах, которые якобы превратились потом в человека? Вот именно, что? Радиация? Магнитное поле, вернее, его изменения? Некие микроэлементы, выпавшие с метеоритным дождем?

 

 

 

Да что угодно. Четких ответов все равно нет…

 

 

 

Вопрос еще более существенный: где «отработанный материал»? Те самые «промежуточные звенья»? «Отбракованные» разновидности?

 

 

 

А нету! Никаких вымерших «несовершенных вариантов» до сих пор так и не обнаружено. Как ни искали…

 

 

 

Теперь – что касается слезшей с дерева обезьяны. Какие такие нешуточные преимущества она могла получить? Пикантность в том, что обезьяна, переставшая жить на деревьях и ставшая с грехом пополам расхаживать на задних лапах, получала не преимущества, а одни дополнительные невзгоды…

 

 

 

Обезьяна, стоящая на задних лапах, становится гораздо более заметной для хищника, каких в Африке предостаточно. Дарвин учил, что она могла, видите ли, отбиваться камнями, палками и прочими подручными средствами, а это, дескать, как раз преимущество…

 

 

 

Ну, не скажите. Во-первых, отбиться камнем или палкой от милого создания вроде льва или леопарда довольно проблематично. Во-вторых, что еще существеннее, отбиваться дубиной должна была не та самая обезьяна, что браво спрыгнула с дерева и обосновалась в саванне, а ее весьма далекие потомки. Сменилось, надо полагать, не одно поколение, прежде чем двуногие освоили дубины и булыжники. Как же они выжили, эти поколения, пока осваивали?

 

 

 

Кстати, на четырех лапах значительно удобнее убегать от хищника, чем на двух. Современные шимпанзе и бабуины чешут на четырех конечностях гораздо быстрее, чем любой бегун-человек, даже олимпийский чемпион.

 

 

 

С зубами – тот же парадокс. Сменив клыки на человеческие зубы, дарвинские «перволюди» лишились опять-таки надежного оружия.

 

 

 

Так где же тут «преимущества»? Чего ни коснись, получается не преимущество, а сплошная деградация. Хождение на двух ногах приводит к множеству недочетов, которые резко снижают выживаемость как отдельного экземпляра, так и всего вида. Вот, навскидку…

 

 

 

1. Прямохождение резко снижает скорость передвижения (во всех последующих примерах сравнение идет с четвероногими «консерваторами»).

 

 

 

2. Прямохождение лишает способности хорошо лазать по деревьям.

 

 

 

3. Прямохождение в случае повреждения одной конечности лишает способности к передвижению (четвероногое животное может с грехом пополам убегать на трех ногах, а двуногий, сломавший или вывихнувший одну ногу, становится совершенно беспомощным).

 

 

 

4. Прямохождение осложняет беременность и роды.

 

 

 

5. Прямохождение вызывает ряд заболеваний, которые у четвероногих не встречаются: геморрой, грыжа, варикозное расширение вен, другие проблемы с кровообращением.

 

 

 

И еще. Дарвинская обезьяна якобы «лишилась шерсти», что должно было послужить ей исключительно на пользу…

 

 

 

Но ведь шерсть как раз и защищает африканских животных от солнечной радиации и просто жарких лучей! Лишившись шерсти, «двуногое» теряло очередное преимущество, спасающее не только от солнца, но и от ночного холода (в Африке, знаете ли, ночами довольно прохладно)…

 

 

 

Как ни крути, никаких преимуществ это выдуманное «двуногое» не могло получить в том случае, если и впрямь слезло с дерева. Одни проблемы, до предела осложняющие жизнь. Пресловутые «переходные звенья» просто-напросто были бы истреблены хищниками – потому что уступали во всем обыкновенной обезьяне.

 

 

 

Следовательно, нарисованная Дарвином картина с реальностью ничего общего не имеет. Гораздо правдоподобнее выглядит версия, что предок человека, если уж таковой и существовал, никогда не вставал на две лапы с четверенек, а всегда, с самого начала был двуногим. Никакая обезьяна не «выпрямлялась». Только-то и всего.

 

 

 

А потому на Западе уже давным-давно ищут более-менее приемлемый выход из тупика. К Дарвину отношение самое скептическое. Все чаще и чаще слышатся голоса в защиту той самой точки зрения, что высказывал еще Кювье: эволюция, если уж она существует, вполне может происходить скачками. Когда окружающая среда меняется резко, скажем, после какого-нибудь очередного катаклизма, и менее приспособленные быстренько вымирают, а более приспособленные к изменениям, соответственно, выживают и впоследствии образуют новый вид. Поэтому нет никаких ярко выраженных «переходных звеньев».

 

 

 

Но не будем забегать вперед, эту историю следует исследовать шаг за шагом. Итак, Дарвин скончался, не располагая никакими вещественными доказательствами в пользу своей чисто умозрительной теории, с надеждой на будущих ученых…

 

 

 

Как это частенько случается, после его смерти его учение (именно учение, сродни сектантскому, а не научная гипотеза) зажило совершенно независимой от своего создателя жизнью, с такими вывертами и перипетиями, которые, несомненно, привели бы в ужас самого основоположника, человека, в общем, тихого, консервативного, политикой мало интересовавшегося и уж никак не сторонника радикалов и прочих социалистов…

 

 

 

Черный юмор в том, что Дарвина чертовски возлюбили и левые, и правые, и красные, и черные. Когда я писал эту книгу, пользовался «Происхождением видов» издания 1935 года, с предисловиями двух сомнительных «академиков» советской выделки – Н. Вавилова и Н. Бухарина. Первый долгие годы имитировал бурную «научную» деятельность: выбивал себе командировки в разные экзотические страны, где годами приятно путешествовал без особой пользы для науки. Да вдобавок из его окружения то и дело исходили анонимки на других ученых, настоящих. В конце концов он связался с эмигрантами, за что и угодил на нары, где и помер, а после «разоблачения культа личности», когда срочно понадобились дутые символы, «жертвы», был быстренько произведен в «гениальные ученые». Бухарин и того хуже – типичная большевистская кровавая собака, автор знаменитого изречения о том, что расстрел – прекрасное средство для выработки из тупой и косной массы советского человека. Когда окончательно заигрался в тогдашних политических интригах, его ликвидировали.

 

 

 

Ах, как оголтело и старательно эта парочка пристегивает Дарвина к своим текущим надобностям! Вавилов уверяет, что только социализм «обеспечивает подлинное распространение основных идей дарвинизма и дальнейшее их развитие с целью все более активного изменения окружающей нас природы». Предисловие же Бухарина так и называется: «Дарвинизм и марксизм». Ласково журя дедулю за буржуазную ограниченность, Коля Балаболкин (как прозвал Бухарина Троцкий) тем не менее видит в Дарвине своего, и чрезвычайно полезного своего. Дарвинизм, по Бухарину, – составная часть марксистского мировоззрения, «пожиратель» богословия, «таран» против «мракобесия современной буржуазии», знамя прогресса в руках «миллионных армий пролетариата»…

 

 

 

В другом лагере, у черных, дело заворачивалось еще более круто. Там создали «социальный дарвинизм», творчески (если только тут уместно это благородное слово) развив и расширив теорию Дарвина. Суть прочитывалась легко: в человеческом обществе существуют только право сильного и та самая непрерывная борьба всех против всех, о которой так подробно, ярко и образно писал великий Дарвин. Бедняков и неудачников жалеть нечего, и помогать им ни в коем случае не стоит: они бедны, неудачливы и невезучи, потому что слабые. Так пусть вымирают себе потихонечку, чтобы не мешать сильным жить по-настоящему. А те, кому жить милостиво дозволяется – всякий там пролетариат и прочие бюджетники, – должны вести себя смирно и завышенных требований не выдвигать: никто, кроме них самих, не виноват, что они слабые, так что пусть берут подачки от сильных и радуются, что им вообще позволяют существовать…

 

 

 

То же касалось и различных человеческих рас. «Цветные» по своим умственным способностям и общему развитию стоят неизмеримо ниже белой расы, а следовательно, обязаны повиноваться белым, арийцам… Кто не согласен – почитайте великого Дарвина, который создал гениальное учение о естественном отборе и борьбе за существование как смысле жизни. И вообще, «цветные» произошли от другой обезьяны, не той, что породила «белокурых бестий».

 

 

 

Ну, а заодно немецкий профессор Людвиг Плат провозглашал милитаризм высшей духовной ценностью, поскольку «вся природа милитаристична», как блестяще доказал великий Дарвин…

 

 

 

Узнаете знакомый лексикон? Но не надо думать, что «социальный дарвинизм» имел хождение исключительно в Германии. Нет, практически во всех европейских странах…

 

 

 

Тихий дедушка Дарвин, должно быть, ворочался в гробу. Доведись ему ознакомиться с яростными попытками и красных, и черных во что бы то ни стало зачислить его в свои, он наверняка ужаснулся бы – человек был, в общем, не самый худший и за многое заслуживающий уважения. Лепетал бы что-то вроде: мол, «такого» он не хотел, никак не хотел… Ну, так обычно и бывает с прекраснодушными интеллигентами, не способными просчитать последствия своей работы. Вспомним незабвенного отца Кабани:

 

 

 

он-то, простая душа, полагал, что мясокрутка годится только для стряпанья пирогов, но люди практичные ее моментально в пытошной к настоящему делу приспособили, и тут уж плачь не плачь, слезами горю не поможешь…

 

 

 

Кто ж ему, Дарвину, виноват, что он состряпал теорию, которую с одинаковым воодушевлением приспосабливали к своим насущным нуждам и коммунисты, и нацисты, и попросту долбаные колонизаторы с обнаглевшими фабрикантами? Значит, была в той теории некая червоточинка, позволившая именно так ее использовать… Была гнильца…

 

 

 

Итак, Дарвин умер, так и не увидев своими глазами ни единого вещественного доказательства своей теории эволюции. Дарвин умер, но дарвинисты остались – и они вовсе не собирались после смерти основоположника закрывать лавочку.

 

 

 

Завещанием Дарвина вполне можно было считать строчки из «Происхождения человека»: «Человек – потомок волосатого, хвостатого, четвероногого существа, по всей видимости, жившего на деревьях и безусловно обитателя Старого Света». Все ясно, четко, конкретно.

 

 

 

Современник и горячий сторонник Дарвина Эрнст Геккель, не особенно и напрягаясь, в два счета изобразил на бумаге этакую лесенку из двадцати трех ступенек, наглядно иллюстрирующую для впечатлительных и вовсе неграмотных эволюцию от простого к сложному. На нижней ступенечке – бесформенная «нимфозория», далее идут трилобиты, рыбы, рептилии, млекопитающие, обезьяны. На верхней ступеньке, как легко догадаться, горделиво подбоченился человек разумный, то бишь гомо сапиенс.

 

 

 

Одна ступенечка меж человеком и обезьяной, собственно, оставалась пустой, поскольку никто еще в те времена не видел ни единой косточки, которую, пусть даже с превеликой натяжкой, можно было бы приписать «недостающему звену», полуобезьяне… или получеловеку, в общем, переходному варианту, который уже не обезьяна, но еще и не человек.

 

 

 

Упертого пруссака Геккеля такие мелочи не смущали. Он вновь взялся за карандаш и изобразил уже не лесенку, а раскидистое генеалогическое древо человека. А заодно исключительно из головы выдумал зародыша «переходного звена»: предъявил рисунок, в котором знатоки биологии моментально опознали человеческий эмбрион с головой обезьяны. И объявил:

 

 

 

– Я так вижу! Таким он был, и точка!

 

 

 

Естественно, посыпались насмешки. Знаменитый физиолог Дюбуа-Реймон тут же заметил:

 

 

 

– Эта родословная стоит не дороже родословной героев Гомера.

 

 

 

Профессор Рютимейер выразился покрепче:

 

 

 

– Гнилые деревья таких родословных, едва построенные, уже разрушаются и загромождают собой лес, затрудняя его разработку.

 

 

 

– Швайне! – беззлобно, порядка ради огрызнулся Геккель и продолжал рисовать древа и лесенки.

 

 

 

Персона, между нами, была жутковатая. «Социальные дарвинисты», полное впечатление, как раз от Геккеля и произошли. Вот пара образчиков его рассуждений.

 

 

 

«Каждый рассудительный и непредубежденный человек обязан рекомендовать теорию происхождения видов и вообще эволюционное учение как лучшее противоядие против безрассудной нелепости социалистической уравниловки».

 

 

 

«Разум является, большей частью, достоянием лишь высших человеческих рас, а у низших развит весьма несовершенно или же вовсе не развит. Эти первобытные племена, например, ведда и австралийские негры, в психологическом отношении стоят ближе к млекопитающим (обезьянам, собакам), чем к высокоцивилизованному европейцу; поэтому об их индивидуальной ценности жизни надо судить совсем иначе».

 

 

 

 

 

 

Генеалогическое древо человека

 

 

 

 

 

 

 

Милейший дедушка, не правда ли? Дарвина он обожал настолько, что даже порывался создать новую религию в его честь – с храмами, проповедями и всем прочим. Религию он не потянул, но организовал «Союз монистов» – для пропаганды и распространения как дарвинских идей, так и своего в них творческого вклада, образчики которого я только что цитировал. Ничего удивительного, что ошарашенный всем этим Дарвин как-то вздохнул:

 

 

 

– Лучше бы он любил меня поменьше…

 

 

 

Самое интересное – то, что именно Геккель изобрел для «недостающего звена» термин «питекантроп», который прочно вошел в науку, как гвоздь в доску. По-гречески это означает «обезьяночеловек». Обрадованный Геккель пририсовал своего питекантропа на той самой пустой ступенечке… а его родиной предложил считать Лемурию, мифический континент, якобы затонувший в незапамятные времена в Индийском океане, как Атлантида – в Атлантическом. У меня есть циничное предположение, что подобным финтом хитрый пруссак обеспечивал себе пути к отступлению на случай, если при его жизни косточек «недостающего звена» так и не отыщут. Поди сыщи его на морском дне… Вам же немецким языком сказано: потонула Лемурия! Вместе с питекантропами! Я так вижу!

 

 

 

Но не торопитесь над Геккелем смеяться. Это Дарвин, скончавшийся в 1882 году, так и не увидел своими глазами ни единого вещественного доказательства в поддержку своей теории. А вот жутковатый дедушка Эрнст Геккель, покинувший наш мир в 1919 году, так уж сложилось, успел насмотреться и нарадоваться на измышленного им питекантропа…

 

 

 

Следующая глава как раз и посвящена поискам «недостающего звена» – долгим, старательным, порой трагикомическим и, как теперь представляется, совершенно безрезультатным…

 

Либрусек

Картина дня

наверх