Мне очень нравится наблюдать за профессиональным ростом и взрослением моих студентов. И сейчас особенно приятно представить работу Анны Хребтовой, с которой мы общались не так много, как мне хотелось бы, но она за короткое время кардинально изменила свое отношение к профессии журналиста и передала мне сейчас материал, который уже можно рассматривать без скидки на то, что это писал учащийся. Вполне зрелый, грамотный и интересный. Спасибо, Анна. Н.К.
Нанять адвоката для того, чтобы отстоять свои права, решить проблему в общине путём общего голосования или начать вести торговлю – как изменилась жизнь современных индейцев?
Фотожурналист Александр Федоров и журналистка Елена Срапян рассказали о том, как они отправились на поиски невероятных историй в джунгли Амазонии.
Как появилась идея поехать фотографировать племена Амазонии?
Саша: Всё началось в Колумбии. В Боготе нам в руки попала книга этнобиолога Уэйда Девиса «One River». Нас тянуло в тропические леса, мы хотели увидеть амазонские племена, но было понятно, что это дорого и долго. У нас была мысль, но не было ни денег, ни какого-либо проекта. Прочитав книгу, я подумал, что её можно прямо как библию использовать, и ездить в те племена, которые описал Девис.
Лена: Мы решили начать с Венесуэлы. Там был кризис, на 10 баксов можно было жить неделю, мы знали, что там мы можем застопить лодку бесплатно и что из Эсмеральды летает военный самолёт. Мы взяли с собой одну камеру, один телефон и электронную книжку. С этим набором мы поехали к племени яномами и скоро поняли, что мы совершенно не готовы. Тогда мы вообще ничего не понимали – мы не знали, что брать с собой, какие там реалии, мы ни разу не были в подобной индейской общине… Яномами живут в очень суровых условиях: там нет электричества, жарко, практически нет еды (они питаются маниоковыми лепешками). О том, что там нет еды, мы тогда не знали, поэтому ничего не брали с собой. Не помогла нам даже книжка Джареда Даймонда, у которого основная теория основана на том, что архаичные культуры остались такими потому, что у них был недостаток в первую очередь пищи. Нас это ничему не научило – мы протянули неделю, у нас сели все аккумуляторы. В окрестностях не было бензина, поэтому мы никуда не могли уехать. Когда мы вернулись в Эсмеральду, мы поняли, что бензина нет во всём регионе. Там мы застряли на месяц: на военный самолёт нас как раз не брали. В первый же день сказали, что иностранцев, даже русских (хотя всё благоволит русским), запрещено брать на борт. В итоге пришлось обратиться в консульство.
Саша: Венесуэла - страна на грани закона. Ты никогда не знаешь, что законно, а что нет, что правильно, а что неправильно. Там что-то решают военные, а что-то решает департамент. Пока мы месяц сидели у них в плену, мы перечитали кучу книг про индейцев.
Лена: Мы начали читать книжку Дэниэла Эверетта «Не спи, кругом змеи» о индейцах Пираха, и в чем –то яномами оказались на них похожи – у них тоже есть культ силы, нельзя быть слабым, нельзя это показывать, а ещё они тоже мало едят и мало спят. Индейцы на самом деле суперлюди. Книга Эверетта дала нам часть каких-то ответов, но неизведанное настолько нас зацепило, что мы решили ехать дальше несмотря на все проблемы. В своей книге Уэйд Девис описывал племя ваорани, поэтому мы решили поехать в Эквадор.
Саша: Мы подумали, что если круто отснимем ваорани, то создадим проект: организуем краудфандинг, сделаем фотоисторию о разных племенах.
Лена: Нужно было посмотреть, сможем ли мы снимать в капиталистической стране, где все стоит больших денег. Тур в ту деревню, где мы снимали, стоил 1500 долларов. В итоге мы поняли, что мы можем это сделать – нам удалось туда попасть.Мы конечно, угробили кучу времени, потому что ты всегда тратишь один из этих двух ресурсов: или деньги, или время. Когда мы отсняли ваорани, мы подумали, что отснимем всё, что запланировали.
Саша: Всё прошло на 70 – 80 процентов как я хотел. Дальше всё было по концепту: мы продумывали какие племена снимать. Они должны были быть очень разными, чтобы через них можно было показать историю всех племён на Амазонке. Мы выбирали, например, наиболее и наименее интегрированные в современный мир племена. Через небольшую выборку мы хотели показать что-то большое.
Лена: Позже, под конец, нам очень повезло с индейцами пираха! Если бы бывшая жена Эверетта Керен Грэхем не пустила нас на порог, мы бы это не сняли.
Какая была концепция?
Саша: Мы планировали сделать обзорный проект о разных племенах индейцев Амазонии. Мне бы, конечно, хотелось привлечь больше фактуры, углубиться в историю каждого племени, изучить философию ашанинка о взаимопонимании, решении конфликта взвешенной беседой, но для этого нужно было провести там больше времени. Очень важно не уходить в идеализм и не пытаться постоянно всё переделать, потому что тогда ты зависнешь в одном племени. Хочется узнать про всё отдельно, но мы подумали: почему бы сейчас не сделать обзорный проект, а потом, если у нас всё получится, мы сделаем проект другого формата с другой идеей. Например, можно отдельно снять короткий документальный фильм про индейцев ашанинка.
Что больше всего удивило?
Лена: Я впервые в жизни увидела людей, которые так сильно отличаются от меня. В какой-то момент ты понимаешь, что они мыслят совершенно иначе. Белый человек в тех краях очень беспомощный: тебе жарко, тебе нечего есть, ты с трудом можешь пройти несколько часов по джунглям. Для них всё это смешно и они постоянно тебя подначивают… Дело даже не в этом – дело в том, как они живут и общаются друг с другом. Это совершенно другой мир, где не работают твои законы. Представь, что ты попала к людям, которые видят тебя насквозь. Здесь все ухищрения, которые работают в цивилизации, не помогают: если ты раздражён, все видят, что ты раздражён, если ты голоден и устал, то и это тоже все видят, причём никто больше не голоден и не устал. Ты реально там такой лох…
Саша: Для меня удивительным было то, что индейцы пираха, живущие прямо посреди цивилизации, остаются монолингвальны, абсолютно не понимают денег, счета и так далее. Они не заброшены где-то в лесу – рядом с ними магазины, дороги, по которым грузовики ездят, а они абсолютно никак не интегрированы. Обычный человек не отличит одно племя от другого, для него это все будет «Ой, племена какие-то». Когда ты знаешь немного подноготную, то думаешь «Ничего себе что бывает!»
Как вы общались с пираха, если они монолингвальны?
Саша: Мы нашли книгу про пираха, потом нашли того, кто её писал, пообщались с его женой, которая до сих пор их изучает и знает их язык. Общались потом через неё. Тут на самом деле журналистская работа – ты приезжаешь к учёному, спрашиваешь его о том, что тебе интересно, не сильно углубляешься, то есть задаёшь вопросы, которые может задать обычный человек. В этом суть научпопа. Учёные могут дать всю информацию, которой ты можешь закрыть дыры в знаниях.
Как вы искали настоящие племена индейцев, а не спектакли для туристов?
Лена: Мне кажется, с антропологической точки зрения это дикое разделение, потому что все индейцы настоящие, просто все находятся на разных уровнях культурного развития, близости к современному миру и цивилизации. Те же ряженые дети такие же индейцы, - с антропологической точки зрения это не имеет никакого значения. Когда мы снимали тикуна – абсолютно туристическую общину, где было 3 гестхауса, индеец спел нам 3 песни, мы их записали, а после третьей песни он сказал, что за остальные нужно платить, демоверсия закончилась. В этой общине точно также были какие-то традиционные предметы быта. Это разные этапы процесса трансформации, который мы как раз хотели снять. У нас специально была одна община, которая очень тесно контактировала с туристами: мы хотели посмотреть как это происходит, как это влияет на людей, как они выглядят, что именно они заимствуют и почему. То есть, погоня за супераутентичными племенами – это немного потребительское отношение. Чтобы ни происходило с конкретным народом – это разные этапы развития, все они нам одинаково интересны. К примеру, в Рио-де-Жанейро мы снимали полностью ассимилировавшееся племя.
Осталось ли что-то, чему мы можем поучиться у индейцев?
Саша: Знаешь, мы можем кое-чему поучиться, глядя скорее на проект – на самом деле все люди очень похожи: у них есть одинаковые проблемы, в некоторых деревнях есть некоторого рода демократия – они выбирают себе главу на демократических основах, вождей у них никогда не было. Глядя на индейцев ашанинка, где каждый равен и где главная идея в том, что у них любая проблема решается совместным обсуждением, можно научиться тому, что чтобы управлять обществом не всегда нужен сильный лидер. Прекрасный пример, на котором можно поучиться, это Пенти - вождь в племени ваорани. Он родился в неконтактном племени, не знал современного мира, а потом нефтяники начали захватывать территорию ваорани, строить там нефтяные станции. Пенти понял, что с этим надо бороться. Его отцы просто убивали копьями нефтяников (некоторые до сих пор убивают), а Пенти решил, что надо бороться законами Эквадора, понял как работает законодательство, нашёл себе адвоката в США – и он сражается за эту историю! Фишка в том, что у нас есть люди, которые, казалось бы, в школах учились, в университетах, и они очень часто говорят «а что я могу сделать?». Индеец, по-вашему дикарь, родился в неконтактном племени, но он уже может отстоять свою территорию, понять как работают законы. То есть мы во многом недалеко ушли. Мы далеко ушли в технологиях – да, у них этого нет, но они тоже легко могут этому научиться. Они такие же как и мы, не какое-то там среднее звено.
Лена: Люди все очень похожи, и тут дело не столько в архаичности культуры, сколько в том, что их окружает, в какой среде они живут. У них нет 40 поведенческих степеней из серии «как надо себя вести, если тебе плохо, но чтобы все подумали, что тебе хорошо». То, что надо вести себя прилично, там вообще не работает. Тебя видят насквозь - люди очень прямые и очень искренние. Я думаю, тоже самое будет с тобой, если ты приедешь в какую-нибудь удаленную деревню. Это, скорее, особенности деревенской жизни. Если ты сейчас окажешься в какой-нибудь деревеньке в карельской области, то тоже будешь чувствовать себя полной идиоткой: ты не можешь ни дров нарубить, ни, условно, спать на печи. Это то же самое – разница города и деревни. Единственное сильное отличие амазонских народов в том, что у них очень малотабуированное общество. Всё, что касается ЛГБТ, секса, брака или детей, очень свободно, и когда ты с ними общаешься, то понимаешь, что ты в кои-то веки видишь психически относительно здоровых людей. Свобода нравов – чисто амазонская черта. У них очень много всевозможной полигамии, многожёнство, многомужество…Этим они от нас, европейцев, отличаются. Говорить о мудрости каких-то людей с севера я не буду – это мудрость чисто житейская, ее много где можно встретить. Опять же, племена всё же разные: у ашанинка, к примеру, очень развита традиция гостеприимства. С ними очень легко общаться, они привыкли к внешним людям, они уже давно контактируют с внешним миром. Разница с пираха у нас наоборот колоссальная – они совсем потусторонние. Пираха говорят только на своём языке, их поведение очень непохоже на поведение всех остальных, они очень мало позаимствовали от других культур. Это люди, которые трое суток на полную луну каждый месяц ходят кругами. Они реально очень мистические.
Бывало ли такое, что какие-либо обряды вам запрещали смотреть или снимать?
Саша: Было. Например, на одной из фотографий есть обряд оплакивания – мне было запрещено его снимать, но я снял. Когда человек умирает, индейцы этого племени собираются в хижине и плачут. Они запретили мне снимать обряд вдыхания йопо, где они вдыхают галлюциноген – они за это хотели что-то в обмен. Можно дать им что-то взамен и снять это, а можно найти тех, кто не запретит.
Лена: Мы почти не видели обрядов. Мы не попали на пелазон у племени тикуна, потому что он проводится раз в полгода, а на обряд вдыхания йопо у яномами меня не пустили – женщинам смотреть нельзя.
Каково положение женщины?
Лена: Положение женщины везде разное, но всё равно,так или иначе, подчинённое. Самые бодрые женщины у ваорани, у них я слышала про многомужество. У пираха такое тоже может быть. Хотя там и нет такого чёткого патриархата как у нас, очевидно, что место женщины во многом обусловлено биологическими причинами: большую часть времени женщина рожает детей и смотрит за ними. Мне кажется, им проще жить там, где ещё сохранился мощный общинный строй. Что такое общинный строй? Все смотрят за детьми, а ты можешь заняться чем-то ещё. У яномами, например, традиционный дом шабоно – круглый, дети тусуются в центре, и один человек может смотреть за всеми детьми общины. Это очень здорово, потому что ты можешь работать. Работа там, конечно, всё равно тяжелая. У тех же яномами есть обычай воровства женщин, то есть это все равно патриархальный мир. Но он, мне кажется, он посвободнее нашего. Единственное – у всех есть какая-то регуляция кровосмешения.
Что меняется в племенах индейцев с приходом в них цивилизации?
Саша: Что-то меняется, конечно. Есть у меня история из племени тикуна. У них появился глава деревни, но там никогда такого не было, что это незыблемый глава. Он пытается делать какой- то бизнес с колумбийцами, выращивать и продавать фрукты, стал, можно сказать, бизнесменом и пытается теперь всю деревню замотивировать такой бизнес делать. Его ещё Начо зовут, он такой типа бандюган.
Какие главные проблемы жизни на Амазонке?
Саша: Есть базовые проблемы, которые меняют жизни людей: вырубки лесов, золотодобытчики, постройка нефтяных станций. Проблема в том, что все думают, как очеловечить дикаря, как их, индейцев, переселить, дать им что-то новое, а индейцы хотят, чтобы от них отстали. Еще есть одна сложная, современная, нерешаемая проблема – изолировать индейцев или нет? С одной стороны, чисто теоретически можно оставить индейцев в покое, изолировать их и всем запретить к ним въезд: никому нельзя с ними торговать и менять их образ жизни. Так и было. Потом приходит новое правительство, которое решает: «Давайте-ка отменим этот запрет и начнём культивировать там землю». Нужно сделать так, чтобы индейцы сами могли за себя решать, а не кто-то пытался решать за них, даже если решение, казалось бы, в пользу индейцев. Но, если перестать вмешиваться в их жизнь, то они в любом случае захотят все современные штуки себе: моторные лодки, бензопилы, динамит для рыбалки. Тогда их образ жизни по-любому изменится. С другой стороны, принудительно изменить их жизнь тоже не получится. Это долгий процесс, а политика будет временной – пройдёт пара лет, сменится правительство… Да что угодно может произойти.
Лена: В Венесуэле проблема в том, что в жизнь индейцев вмешалось государство, принесло им генераторы, школы, медпункты. Люди к этому привыкли. Теперь всё это не работает, а индейцы не знают, как теперь без этого жить. В основном они, конечно, живут сами по себе и им нормально. Нам было бы ненормально так жить, а они очень любят то, что их окружает. В городах они наоборот плохо себя чувствуют – к примеру, в Бразилии большая часть людей, покончивших жизнь самоубийством – индейцы. Всё потому, что там колоссальный уровень давления и выживания с земли. Основная проблема в Амазонии – потеря территорий, которая никак не задокументирована. Пока что индейцам сложно отстаивать свои права.
Каким ты видишь будущее индейцев через 50 лет?
Саша: Это та проблема, о которой я и говорил – ты не знаешь, как повернется мир. В ближайшее время всё будет нормально просто потому, что индейцы далеко от цивилизации, пока они слишком труднодоступны. Например, образ жизни кочевников вообще трудно изменить хотя бы потому, что у них такой способ ведения бизнеса, что это нереально сделать по-другому. Кочевники не вымрут потому, что это единственный способ выращивать стадо, иначе ничего не сделаешь. Люди вынуждены кочевать – до сих пор не придумали ни одной технологии, которая заставила бы их этого не делать. Есть конечно загоны, корма, но это слишком тяжело, дорого и кочевать – гораздо дешевле и выгоднее. Индеец пока не делает ничего такого, никак не участвует в мировом рынке, поэтому у них другая история.
Как прочувствовать национальный колорит и передать его?
Саша: Нужен опыт и нужно примерно понимать этих людей…Чтобы передать колорит, нужно иметь к ним определённое отношение, знать, как они живут и так далее. Нужны знания. Можно просто приехать, посмотреть: «Ой, как всё красиво», но когда ты не знаешь, чем живут люди, по-настоящему ты это не прочувствуешь. Когда ты это знаешь, когда ты всё это изучил, когда ты подготовился – это прям класс. Особенно когда ты что-то читал про них и видишь это подтверждение в реальности. Мой любимый кадр – тот, где индеец пираха плывёт с обезьяной в лодке. Я тогда пытался до них донести, что в качестве учёного-антрополога хочу их поснимать, а они не понимали. Я долго пытался объяснить, что я пытаюсь сделать, а они не понимают, абсолютно не понимают, зачем я с камерой с ними плыву. Сам факт, что мне удался этот кадр, это круто.
Если бы ты была ученым?
Лена: Если бы я была ученым, я бы не стала делать такой проект – ученые работают совершенно по-другому. У них, в основном, есть какая-то основная точка приложения, и они в неё годами долбят. Изучают один народ годами. Работа, к примеру, этнографа – другая, но всё равно мы старались держать околонаучный уровень, сделать так, чтобы у нас была привязка к серьезной базе, – у нас же научно-популярный проект.
Как ты считаешь, нужно ли научное образование и есть ли преимущества у учёного?
Саша: Про всё сразу никогда не знаешь. Даже если ты занимаешься антропологией, то ты не знаешь всё про все племена, ты сфокусирован на чём-то одном. Очень круто, если ты и учёный, и фотограф, который занимается популяризаторской деятельностью. Ты можешь даже узкую тему брать – это будет скорее научно-популярное, чем просто научное. Если ты ученый, почему бы не сделать образовательный проект с фото и видео, например?
Сейчас на первый план выходят социальные вопросы. А ваш проект – он о чём?
Лена: У нас есть социальный правозащитный бэкграунд. Мне эти темы всегда интересны: и женская повестка, и миграционный вопрос. Это всё не вопрос тренда, а что-то личное. У Сани за плечами этнографическая история, а у меня социальная, и когда мы работаем вместе, получается что-то на стыке.
Что для тебя будет выйти из зоны комфорта?
Саша: Знаешь, это сложно. Мне привычнее разбираться в ситуации с венесуэльскими военными, чем в юридической истории в организации выставки. У меня нет такого, что я выхожу из зоны комфорта, я уже привык и проблемы решать, и с кем-то договариваться. Вообще всё комфортно, но всё сложно. Я точно не могу жить с племенем долгое время. Это не понятие о зоне комфорта, скорее просто понятие реального комфорта – тебя постоянно жрут, всё чешется. Индейцы к насекомым привыкли, мухи их кусают и они не парятся, а меня мухи кусают и я парюсь. Проблемы с едой, очень жарко, вести такой образ жизни вообще нереально.
А есть ли еще белые пятна на карте?
Лена: Есть, и их много – Амазония, горы, острова…
Саша: Россия – это последний тёмный регион с невероятной фактурой, но нужно копать вглубь. У нас в России особая ситуация. Ты приезжаешь, и если копнёшь, то получится очень круто. У нас нет военных, как в Африке, где-то просто никто никогда не был несмотря на то, что эти места очень близко к цивилизации – никаких тебе затерянных регионов, никаких путешествий неделю по реке. К примеру, медвежий праздник в Ханты-Мансийске. Просто офигеть – убивают медведя, тащат его труп домой, играют в сексуальные игры и 5 дней поют песни мертвому медведю, гадают на нём и во всё это верят. Хоть кто-то снял? Нет. Финны сняли, потому что это финно-угорская фигня. Фишка в том, что финнам или там венграм интересна финно-угорская часть в России, у них есть бюджеты на съёмки документальных фильмов, гранты, исследования – они ездят снимать. В результате спрашиваешь местных, а они рассказывают: «К нам из Финляндии приезжали, из Венгрии приезжали, а Русские никогда не приезжали». Причем охват аудитории там гораздо меньше, чем в России.
Какой совет ты можешь дать фотографу, учёному, и о чём ты думаешь теперь, когда ты вернулся?
Саша: Совет для фотографа – снимать именно то, что ТЫ знаешь и тебя окружает, не пытаться следовать каким-то трендам, а снимать именно свою историю…Посмотреть на свою жизнь и пытаться в своих фотографиях рассказать именно что-то своё. Копировать – хорошо, но не надо пытаться подражать кому-то. У нас проблема с фотографами – они начинают фотографировать, к примеру, пейзажи и подражают одним и тем же чувакам вместо того, что они могли бы сделать что-то глубокое. С учёными – тоже самое. Сейчас современный мир устроен так, что ученому хорошо бы было шагнуть немного дальше за его образование. Понять, как работает та же фотография, медиа, мультимедиа и попытаться популяризовать науку, расширить аудиторию, а не бить только в одну маленькую точку. Фишка научного работника в том, что у него есть знания, которых нет ни у кого, просто нужно научиться доносить эти знания. Сейчас мир резко меняется, появляются социальные сети – это ни плохо, ни хорошо, это просто отличный инструмент, который может использовать ученый. Да кто угодно может его использовать! Им сейчас пользуются люди, у которых нет ни образования, ни бэкграунда, а у учёных всё это есть. Если они поймут, как это работает и начнут этим пользоваться, то будет очень круто! А то, что я понял, так это то, что масштабная работа очень часто гораздо важнее, чем тысяча маленьких работ.
Анна Хребтова
Свежие комментарии