И, может быть, ему давно следовало бы изобразить Броди в каком-либо произведении, чтобы выплеснуть его из подсознания. А тут как раз подвернулся случай. Друг и соавтор Стивенсона – Уильям Хенли – предложил:
– Давай напишем пьесу о Броди. Это то, что нужно сегодня для театра!
У Стивенсона были в это время другие замыслы, но Хенли не отставал.
– Я ручаюсь за успех! Мы назовем пьесу «Декан Броди, или Двойная жизнь». А? Каково?
Стивенсон согласился через силу. Может быть, поэтому пьеса вышла поверхностная, без внутреннего огня. И все-таки ее поставили в Лондоне и в Америке, чего не скажешь о других совместных с Хенли творениях.
Однако Стивенсон так и не выдавил из себя Броди. Ни капли.
Прошло еще несколько лет. Стивенсону исполнилось тридцать пять, он уже десять лет был известным писателем, автором «Острова сокровищ», но все еще не мог заработать на жизнь литературным трудом, зависел от старого отца. Суровый пуританин, отец осуждал взгляды и образ жизни сына и фактически лишил его наследства.
Именно в этот период здоровье Стивенсона значительно ухудшилось, после приступа кровотечения он лежал в постели с подвязанной рукой, полуослепший, но и в эти минуты, утверждал, что «счастлив, как король».
А тут еще несправедливая и бестактная статья талантливого в общем-то критика Уильяма Арчера. Тот считал, что оптимизм Стивенсона, его увлечение приключениями и романтикой – наигранное жизнелюбие тяжелобольного человека, своего рода бегство от реальных проблем, в том числе от собственного недуга. К тому же статья была написана в ироническом тоне; автор как бы подчеркивал таким образом неискренность Стивенсона.
Писатель никогда не отвечал на нападки критиков, но на этот раз написал Арчеру: «Если вы знали, что я хронический больной, зачем говорить, что моя философия не подобает человеку в таком положении?»
В такие моменты руки опускаются. А между тем денег не было, издатели требовали срочно написать «что-нибудь позанимательнее».
И вот ночью Стивенсон увидел странный и страшный сон. Ему и прежде являлись видения не только во сне, но и наяву. Например, когда он придумал и нарисовал карту Острова сокровищ, чтобы чем-то занять пасынка Ллойда, – сквозь очертания острова вдруг проступили названия глав будущей повести. Бывало, он видел во сне что-то вроде кукольного театра: маленькие человечки двигались, говорили, разыгрывали какую-то мистерию. Часто эти сны воплощались в рассказы Стивенсона.
На этот раз писатель увидел сумеречный туманный город, освещенный редкими тусклыми фонарями. По улице шел пожилой джентльмен, прохожие почтительно раскланивались с ним. Вдруг джентльмен принял какое-то снадобье и на глазах стал превращаться в уродливого карлика. В его облике проявилось нечто дьявольское, и прохожие в ужасе бросались прочь от него. Казалось, сейчас это существо совершит что-то жуткое…
Стивенсон метался и стонал, шептал в бреду:
– Печать зла… Остановите его… Это Броди!
Жена Фанни разбудила его, утерла горячечный пот, попыталась успокоить мужа. Обычно Стивенсон был благодарен жене, когда она прерывала кошмарный сон, но теперь упрекнул ее:
– Ты не дала мне досмотреть, может быть, лучший сюжет в моей жизни!
Однако утром он впервые за несколько месяцев покинул постель, был весел и воодушевлен. Вдохновение – лучший врач для писателя. Стивенсон задумал «повесть ужасов», немного в духе бульварных романов, как он полагал. То-то издатель будет доволен!
Через три дня он уже читал готовый текст Фанни и Ллойду. В этом сочинении злодей Джекил с помощью чудодейственного порошка полностью изменял свой облик, превращался в отвратительного Хайда. Благодаря своему двойнику герой безнаказанно творил злодеяния и ловко уходил от преследователей. Стивенсон читал с упоением, он был очень доволен своим сочинением.
– Ну, что скажешь? – спросил он Фанни. Он читал ей все свои произведения и ценил ее меткие суждения.
– Занимательно, – сказала она. – Но я ожидала большего. Мне кажется, эта вещь достойна стать не просто фантастическим детективом, но и притчей о добре и зле.
– Ну, знаешь ли! – вспылил Стивенсон. – Ты умеешь извлечь мрак даже из солнечного луча!..
Он выбежал из комнаты. Фанни слышала, как он ходит туда-сюда по кабинету. Через несколько минут послышались приближающиеся шаги. Стивенсон вошел и с порога заявил:
– Ты права! – и швырнул рукопись в пылающий камин.
Фанни вскрикнула, бросилась к камину спасать бумаги, но писатель остановил ее.
– Не надо. Я теперь знаю, о чем эта повесть.
Из бездны
Еще через три дня новый вариант был окончен. Так появилась «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Обстоятельства ее рождения тоже сделались впоследствии литературной легендой – так стремительно она создавалась. В частности, все первые слушатели значительно расходились в оценке времени создания и объема текста. Фанни и Ллойд говорили о трех днях, а сам Стивенсон утверждал, что работал над повестью больше двух месяцев. Кто из них был прав? Очевидно, их внутреннее время текло неравномерно, и для писателя, возможно, в три дня уложился значительный период жизни, наполненный множеством душевных событий и переживаний. Много лет Стивенсон интуитивно искал метод изобразить человека, в котором уживаются два разных индивида, но до сих пор это ему не удавалось. Пока он не решил сделать этих «двух в одном» носителями противоположных качеств, приверженцами добра и зла. Вероятно, если бы он писал в сугубо реалистической манере, то впал бы в резонерство. Но Стивенсон привнес элемент фантастики, поместил своих героев в ирреальную обстановку туманного Лондона, – и все сложилось в цельную картину.
Тема двойника, раздвоения личности не впервые возникла в литературе. Ведь и мрачные легенды про оборотней сродни истории Джекила и Хайда. До Стивенсона приступали к этой теме Э.-Т.-А. Гофман в романе «Эликсиры дьявола» и Эдгар По в рассказе «Вильям Вильямсон». Но Стивенсон первым поставил философский, нравственный вопрос выше интригующего сюжета и фантастического снадобья, он предложил каждому читателю задуматься: а в какой точке между Джекилом и Хайдом находишься ты?
Все это Стивенсон изложил не заумными фразами, а простым и ясным языком, без художественных изысков; стиль описания событий почти документален. В то же время он сумел отобразить саму атмосферу Лондона – города рационального и мистического одновременно: «Было уже около девяти часов утра, и город окутывал первый осенний туман. Небо было скрыто непроницаемым, шоколадного цвета пологом, но ветер гнал и кружил эти колышущиеся пары…»
В январе 1886 года на прилавках книжных магазинов появилась неброская книжечка в сто сорок девять страниц и поначалу не вызвала особого интереса. Но вот лондонская «Таймс» поместила хвалебную рецензию, и тираж разошелся мгновенно. Последовали новые издания в Англии и Америке. «Джекил и Хайд» сделали, наконец, Стивенсона знаменитым и успешным писателем.
Конечно, критики и на этот раз обратили внимание на некоторые недочеты в повести. Но автор уже не принимал их упреки близко к сердцу и только отшучивался:
– Публике нравится, когда книга любого жанра написана слегка небрежно; сделайте ее немного растянутой, немного вялой, немного туманной и бессвязной, и наша милая публика будет в восторге.
Стивенсон отчасти лукавил. Он никогда не писал небрежно, растянуто, вяло и бессвязно. Он неизменно обращался не к «милой публике», а к другу-читателю.
Хороший писатель всегда провидец. Время выявляет в лучших книгах новые смыслы. Сегодня вполне респектабельные господа вроде доктора Джекила изобрели множество снадобий, доставляющих человеку неописуемые удовольствия; их глотают, колют, вдыхают – и теряют человеческий облик. Ради них идут на самые страшные преступления. Эти препараты, как и в книге Стивенсона, – билет в один конец. Нет пока эликсира жизни, способного вернуть Хайда в человеческое состояние.
Восстать из бездны может только сам падший.
Сергей МАКЕЕВ: www.sergey-makeev.ru, post@sergey-makeev.ru
Свежие комментарии