Неспособность разграничить миф и историческую реальность долго оставалась настоящим бедствием, преследовавшим историю средних веков, и нет проблемы, которая могла бы иллюстрировать это обстоятельство лучше, чем так называемое droit de cuissage (буквально: "право возложения ляжки"). Речь идет о праве, известном англоязычному миру как "право первой ночи", предоставлявшем помещику возможность лишать девственности любую невесту из его владений.
Термин одновременно описывает юридическую привилегию и сексуальное злоупотребление, соединяя в себе слово "право" (droit) и слово "ляжка", "бедро" (cuisse). Впервые он появляется в сочинениях юриста позднего средневековья Николя Буайе, сообщающего, что "гасконские помещики имели право класть обнаженную ногу поперек ложа новобрачных". В конце XVi века эту привилегию ярко описывает другой видный законник Рене Шоппен, который изливает свой гнев из-за того, что каноники соборного капитула в Лионе, "бывшие одновременно и лионскими графами, по праву патронов "возлагали лядвие" на постель... своих подданных мужского и женского пола, скрепляя их брак в первый день супружеского соединения". Хотя далее он указывает, что эта "постыдная обязанность" позже сменилась вручением подарка во время свадебного пира. Мы видим здесь все компоненты, обеспечивающие возникновение стойкого мифа, - власть, секс и, конечно же, деньги, которые тоже входят сюда в качестве возмещения за отказ от осуществления предполагаемого "права".
Отчасти путаница возникла из-за чисто языковой двусмысленности некоторых исторических текстов, подлинность которых не вызывает сомнений. Например, "Книга бургундских обычаев", составленная и снабженная комментариями в конце XIV века, утверждает, что когда мужчина женится в чужом поместье и приводит жену к себе, то "если он в первую ночь заставит ее лечь под господина, то ничего не теряет, ибо приобретает женщину для господина и включает ее в его состояние". Для понимания этого текста нужно вспомнить об общеизвестном праве на брачный выкуп, которое компенсировало помещику потерю будущего потомства супружеской четы, если крепостной крестьянин или крестьянка "вступали в брак за пределами его владений". Согласно "Книге бургундских обычаев", крепостной может избежать уплаты выкупа, заставив свою невесту "лежать под господином", что в средневековом смысле слова означает "в пределах его поместья".
Иначе говоря, муж переводит жену "в подчиненное положение", вследствие чего помещик получает право на владение будущим потомством новобрачных, отказываясь от традиционного возмещения убытков с помощью выкупа. Эта возможность неверного толкования открыла путь для идеологически мотивированных интерпретаций других документов, относящихся к более поздним векам.
Источник проблемы кроется в преувеличении масштабов того монстра, каким историография представляет феодализм. Считается, что droit de cuissage, утверждая право помещика на обладание женским телом, негласно противопоставляло автономии индивида и свободе личности систему наследуемых прав, отчего последние и стали настоящей эмблемой унижения человека, коренящегося в самой сути феодализма, неотъемлемой частью того комплекса феодальных бесчинств и помещичьего гнета, который окончательно упразднила Французская революция. Концепция droit de cuissage превратилась в символ средневекового варварства и сыграла немаловажную роль в формировании общих представлений о Средних веках, как в восприятии широких масс, так и среди ученых-историков.
Ограничивая свое исследование Францией, ученый Буро с самого начала утверждает, что пресловутое "право" никогда не было реальной социальной практикой, хотя свидетельства о нем в средневековых картуляриях и обычной литературе восходят к очень раннему времени - XIII веку. Сохранившиеся свидетельства заставляют признать, что даже если никто из помещиков в действительности не пользовался своим правом, соответствующее понятие обладало по меньшей мере словесной реальностью, которая и позволила ему превратиться в миф. Чем же объясняется устойчивость этого мифа?
Самый простой ответ предлагает этнография, которая рассматривает средневековый обычай как реликт более примитивных обрядов, относящихся к брачной практике и культу плодородия. Эти обряды включали в себя еще более фундаментальное "табу на девственность", в котором проявлялся ужас или страх перед девственной кровью и дефлорацией в первобытных обществах, и потому брачная дефлорация препоручалась священной фигуре - царю или жрецу. Главным защитником этой точки зрения был Эдвард Вестермарк, который в монументальном труде "История брака", начатом в 1891 году, представил подтверждающие его теорию документальные свидетельства, почерпнутые из Геродота и материалов, собранных в Бразилии, Сенегале, Ливии, Марокко, Курдистане, Камбодже и на Малабарском береге, но тем не менее он упорно отрицал существование соответствующего обычая в средневековой Европе.
Объяснение подобных практик их "первобытным" характером позволяет понять, почему наиболее ранние сообщения о cuissage обычно относили его к кельтским или германским ареалам. Авторитетная история Шотландии, написанная в 1526 г. шотландским ученым Боэцием, восхваляет упразднение королем Малькольмом III Канмором в XI веке прежних обычаев, установленных его далеким предшественником Эвеном, правившим в конце I века до н.э.
Согласно Боэцию, Эвен постановил, что "жены незнатных людей находятся в свободном распоряжении знати и что владелец земли вправе лишить девственности любую проживающую на ней девицу". Этот вымысел ученого сыграл важную роль в развитии истории droit de cuissage, связав ее с победой христианства над язычеством. Его содержание сводится к тому, что "дикари в сопредельных землях предаются блуду, как дикие звери, лишь до тех пор, пока их не коснется благодать обращения". Этому мнению в Западной Европе была суждена очень долгая жизнь.
В документе, датированном 1419 годом, владелец Ларивьер-Бурде объявлял:
"В названном случае я также имею право взимать с моих людей и других, когда они женятся в моем владении, 10 турских су и филейную часть свиньи вдоль всего хребта и вплоть до уха, а также галлон любого напитка, присовокупленного к этой провизии, либо же я могу и должен, ежели сочту за благо, лечь с невестой в том случае, когда ее муж или его посланец не передаст мне или моему уполномоченному одну из вышепоименованных вещей".
Право "лечь" с невестой здесь упомянуто в контексте, подразумевающем в качестве нормы материальное возмещение едой и питьем, принимая форму более или менее шутливой "угрозы", цель которой - подчеркнуть символическую власть феодала в тот исторический момент, когда изначальные формы крепостной зависимости в значительной степени уже ослабли. Не имея истинной власти над общиной, феодал довольствуется шутками или унижающим достоинство подданных ритуалом.
Во французской поэзии мотив cuissage впервые появляется в 1247 году в "Песне Версонских вилланов", включенной в один из фрагментов картулярия аббатства Мон-Сен-Мишель. Это стихотворение, написанное монахом аббатства, обличает мирское обыкновение взимать деньги в качестве компенсации за право сеньора "творить свою волю над дочерью крепостного", тем самым живописуя варварство, якобы присущее некоторым феодалам, с которыми на деле аббатство вело территориальные распри. Более поздние упоминания cuissage встречаются в официальных декларациях или материалах переписей, составленных вассалами по запросу сюзеренов, предлагавших им перечислить свои права по отношению к арендаторам земли.
Возможно, наиболее удивительным аспектом мифа о cuissage является его частое упоминание в связи с представителями церковной верхушки, которые вроде бы считались безгрешными. Например, в XVII веке о монахах аббатства Святого Теодара в Монториоле ходили слухи, будто те практикуют jus cunni ("отводить невесту в монастырь") - черное пятно на репутации клира, впоследствии объявленное наветом протестантов. В художественной литературе предание о церковном cuissage восходит к "Ста новым новеллам" - сочинению 1462 года, написанному по заказу бургундского герцога Филиппа Доброго. В тридцать второй новелле рассказывается о францисканских монахах из Каталонии, взимавших с женщин "десятину" - в зависимости от числа половых сношений, которые те имели со своими мужьями. Но поскольку францисканцам запрещено прикасаться к деньгам, они были вынуждены получать свою десятину "натурой". Далее "Сто новелл" сообщают, что все женщины без исключения платили свою десятину, и лишь несколько старушек заявили о своем нежелании это делать, предложив братьям-францисканцам получать ее "тканями, простынями, думками, покрывалами, подушками и прочими подобными вещами".
После XVI века миф включается в юридическую традицию, и, по мере того как с ошеломительной частотой начинают публиковаться различные примеры, накопленные в течение позднего средневековья, cuissage попадает в поле зрения общества, подготавливая тем самым обличения царивших в дореволюционной монархии "феодальных беззаконий".
Все обстоятельства привели к политической атаке на обычай, символизировавший одновременно и злодеяния знати, и скандальное поведение клира. Защищаясь, католические публицисты с не меньшим пылом доказывали, что в действительности этого обычая не существовало. Особенную остроту полемика приобрела после революции 1848 года. В конце концов cuissage стали рассматривать как чисто средневековый феномен, в меньшей степени ассоциируя его с дореволюционной монархией.
Автор: Г.Шпигель
Источник: "Интересная газета. Тайны истории" №7 2009 г.
Свежие комментарии